Время итогов

Сейчас легче, сейчас даже читатели помогают. Как-то получил письмо, в котором читательница просит написать рассказ о том, что с нею случилось тридцать лет назад. Была война, женщина выехала со своей семьей из блокадного Ленинграда. Ей было тяжело, и вот на пути следования ей бескорыстно помогла незнакомая девушка. Надо бы поблагодарить ее, но женщина не успела этого сделать, и вот прошли годы, а она все мучается, что не сказала ей сердечное спасибо. Рассказ о доброте, об отзывчивости. Я написал его. Называется он «Невысказанная благодарность». Он напечатан в «Неве», его передавали по радио. Так что теперь легче определить свою тему.

Но писать трудно по-прежнему. Бывает совершенно пусто и в голове и в сердце, и кажется, что больше уже никогда ничего не напишешь. Раньше я очень терзался, неважно чувствую себя и теперь, но знаю, пройдет какое-то время и откуда-то внезапно, как вспышка, появится рассказ с сюжетом, с героями, у которых свои характеры, и нередко — с мыслью. И останется только сесть за письменный стол и начать писать.

Я сказал «откуда-то» появится рассказ. Откуда? Ведь я совсем еще минуту назад не знал его. Откуда? Может, он пришел на той волне, на какую настроено все мое внутреннее, творческое, постоянно, даже до некоторой степени болезненно? Что тревожит меня, не дает быть пассивным созерцателем жизни? Я знаю эту волну. Это моя тема — сострадание к человеку. Особенно к моему современнику, на долю которого выпало столько трагических испытаний. Поэтому мне особенно больно, когда он обижен, когда его не уважают, когда он бессилен, когда торжествует хам. Я хочу добра моему Человеку. И поэтому мне только надо, чтобы внутри меня что-то саккумулировалось, то есть, чтобы накопилась определенная духовная энергия, и тогда лампочка нового рассказа вспыхнет и осветит мне самые затаенные уголки деталей, которые так нужны для достоверности рассказа.

Помогли определить мне «мою» тему и критики. Это ведь тоже имеет большое значение, когда тебе со стороны указывают, в чем ты силен или в чем плох. Критика — добрая сила, если, конечно, умная.

И вот приходит рассказ. Я за столом. Каким словом открыть? В книжке «Думы о жизни» я рассказал, как работа в газете научила меня быстро находить первую фразу. До этого я метался: почему эта фраза, а не эта? Ведь можно и с той? Выбор неограничен. Со всякой фразы можно начать. С любого слова. И я начинал с любого слова, а потом, «по совету» А. П. Чехова, я отбрасывал начало, и рассказ начинался с середины.

Итак — первая фраза. Для меня она нечто вроде камертона. Какова будет ее тональность, таков будет и весь настрой рассказа. Отсюда и настроение, возникающее по прочтении рассказа. Настроение — это же, конечно, волшебство. Можно научиться делать рассказ, изучить его структуру, разложить на завязку, развязку, найти кульминационный пункт и т. д. и т. п. и написать по такому рецепту, но это будет не художественное произведение. Ему не будет хватать той малости, которую забывают многие, берущиеся за перо, — способности к чувству слова.

Начало определяет тон. Он ведет весь рассказ и приводит его к нужной концовке. От него все! И эмоциональный удар по огрубевшему Нерву Доброты, чтобы он вспомнил свое назначение, и то настроение, чтобы человек задумался над жизнью, над собой и чтобы стал лучше, возвышеннее. Назначение литературы — духовное совершенствование народа, а точнее — всех народов мира, ибо прекрасная книга воспитывает все человечество.

А оно разное. Есть добрые и злые. Человечность же — это оружие Доброты против Зла. Итак — это тема. Но абстрактно такой темы не существует. Она живет и развивается в определенных условиях, в сегодняшнем дне, в той международной обстановке, которая есть, и в той внутренней жизни, какой живет страна. Отсюда гражданственность темы. Отсюда острота проблем, позиция активного вторжения в дела и жизнь народа. От больших государственных задач до «мелочей» жизни. Малозначительного нет. Все важно.

Вот, скажем, какую я недавно наблюдал сценку в автобусе. Вчерашняя напарница кондуктора стала контролером, и вот она уже покрикивает на свою подругу, приказывает ей. Всячески демонстрирует свою власть. Та же никак не хочет, чтобы Нюрка на нее кричала. И вот идет перебранка. Пассажиры слушают, некоторые посмеиваются, другие равнодушны, но никто не возмущается тем, почему, на самом деле, начальник кричит на подчиненного? Считают, что так и должно быть, что ли? Да почему же так должно быть? Да разве наш, советский, начальник должен быть таким? Это «моя» тема. Не знаю, напишу ли рассказ, но то, что она пришла ко мне, заставила задуматься, говорит само за себя.