Время кобольда

— Так что мы будем делать с этой крайне подозрительной девицей? — вывела меня из размышлений Клюся.

— Поговорю с родителями. Если окажется, что в семье всё плохо, пусть побудет у нас. Хотя бы временно.

— Ты прав, Антон, — посерьёзнела Клюся. — Лучше перестраховаться.

Для Клюси это личное, сама скрывалась от семейных проблем в «Макаре». Ещё при прежнем директоре. Та история её сильно травмировала, но она категорически отказывается от психолога.

«Видишь ли, Антон, мои травмы — это и есть я, — сказала она мне как-то, — мои песни, мои стихи, моя музыка — это моя боль. Убрать боль — это убрать меня. Будет какая-то другая Клюся. Может быть, более счастливая. Найдёт себе нормального мужика, выйдет замуж, бросит курить, нарожает клюсят, растолстеет, отупеет, разведёт на подоконнике герань… Но это буду не я, Антон. Меня уже не станет. Поэтому я буду иногда заливать тебе рубашку пьяными слезами и лезть целоваться, зная, что ты не воспользуешься моей слабостью. Извини…»

«У меня полно рубашек, — ответил я тогда. — Всегда к твоим услугам».

***

Беспилотное такси остановилось возле изящного частного домика. Похоже, что семья у Алёны действительно не бедная — и место хорошее, и участок большой, и сам дом не типовой застройки.

— Вы Антон Эшерский, директор детдома? — встретила меня на крыльце симпатичная женщина лет сорока.

О возрасте я сделал вывод скорее по наличию детей, чем по внешности. Наноскин безупречен в маскировке возраста.

— Я предпочитаю термин «домашний интернат».

— Да, да, конечно! Я Мария, мама Алёны. Проходите, пожалуйста! Мы вас ждали!

Интерьер дорогой, стильный, но без пафоса. У кого-то не только деньги, но и вкус.

— Сергей Сергеич! — строго представился представительный мужчина в костюме. — Отец. А это наш старший — Василий.

Василию на вид лет двадцать. Выглядит приличным молодым человеком, не похожим на того, кто стал бы обижать младшую сестрёнку. И вообще, семья смотрится на удивление положительно.

Но это, разумеется, ничего не значит.

— Как там Алёна? Мы волнуемся! — спросила мать.

— Нас очень удивил её поступок, — заявил отец, — у нас не было конфликтов.

— Она даже мне ничего не сказала! — добавил брат.

— Алёна в полном порядке, не беспокойтесь. Она побудет нашей гостьей, пока я не разберусь в ситуации. На данный момент никаких необратимых поступков не совершено.

— Какое счастье! — всплеснула руками мать. — Я так боялась, что она решила сбежать насовсем!

— Она имеет право попросить переход под попечение интерната. Как вы выразились — «сбежать насовсем». Но решение за мной. Я могу принять её или нет. Для этого я здесь, чтобы посмотреть на проблему с разных сторон и выслушать ваше мнение.

— Рады, что нашей дочерью занимается такой серьёзный, ответственный человек, как вы, Антон Спиридонович, — грубо польстил мне отец.

«Серьёзный, ответственный человек» — последнее, что я сказал бы про себя сам.

— Простите за неделикатность, вызванную этой неловкой ситуацией, но я бы хотел поговорить с вами по отдельности. Это можно устроить? Подчеркиваю, что не имею никакого права что-то от вас требовать или на чём-то настаивать. Но для принятия взвешенного решения мне нужно как можно больше информации. И как правило, люди более откровенны, когда разговаривают один на один. Вы, разумеется, можете отказаться.

— Ну что вы! — сказал отец, переглянувшись с домашними. — Нам нечего скрывать. Мы максимально заинтересованы в скорейшем разрешении этого досадного недоразумения! Мы готовы к общению в любом подходящем вам формате!

Ага, отец тут рулит. И педалит.

— Тогда давайте, если вы не против, с вас и начнём.

— Прекрасно. Мария, Вася, оставьте нас, пожалуйста.

Мать и брат вышли из комнаты, не проявляя недовольства. Признают авторитет главы прайда.

— Вам что-нибудь предложить? Воды, чаю, выпить?

— Нет, спасибо. Надеюсь не задержать вас надолго.

— Очень рассчитываю на ваше здравомыслие, Антон. Вы в нашем городе недолго, но у вас сложилась хорошая репутация. Уверен, что вы её оправдаете.

Ах, какая интонация! Просто-таки толстенный намёк на то, что с ним лучше не ссориться. Вот только давить на меня — пустой номер. Я несжимаем, как жидкость.

— Приложу все усилия, — соврал я, — а сейчас первый вопрос. Алёна — ваша родная дочь?

— С чего бы ей быть не моей?

Удивился искренне или хорошо сыграл?

— Просто формальный вопрос, простите. Значит, она не приёмная и не удочерена?

— Отчего такие вопросы? Вы разве не изучали её личное дело?

— Не имею права, пока не принял на попечение. Мне требуется ваше разрешение.

— Кобольд, прошу зафиксировать разрешение на ознакомление с документами моей дочери, Алёны Сергеевны Митрохиной для Антона Эшерского.

Над столом возник стандартный кобольдовский вирп государственной юридической службы.

— Зафиксировано разрешение, линк доступа отправлен.

— Дзынь, — тихо сказала мне на ухо невидимая Нетта. Она никогда не визуализируется вне дома. — Я погляжу пока.

— Алёна — её полное имя?

— Э… Да, конечно, — отчего-то с заминкой ответил отец. — А почему вы спрашиваете?