Время кобольда

— Антон Спиридонович, вас, уж простите за откровенность, использовали. Кобольд привёл вас в Жижецк, разыграл против Балия и, победив, получил доступ к уникальному ресурсу, — снисходительно пояснил Эдичка.

— Они поят детишек мёртвой водой, Аспид, — сказала Сумерла. — Таков договор.

— То есть, — уточнил я, — мои выпускники с самого начала никуда не уезжали и ни на какую работу в Кобальт Системс не устаивались? И не было никакой эпидемии аутической комы у вирт-операторов? Из них сделали новую высокотехнологичную версию покляпых? Покляпых два-ноль?

— Да, Антон-сама, — кивнула азиатка.

— И кого я за это должен убить?

— Меня. Себя. Всех. Для них не быро другой судьбы, поймите. Вы не погубири их, а спасри. Их всё равно здало небытие.

— В этом всё ваше «время Кобольда»! — зло сказал Эдуард. — Котлы с кипящим говном. У вас без кипящего говна ничего не работает.

— Нигде не работает, Эдуард, — вздохнула азиатка, — нигде. Вы возмуссяетесь, но и васа Дорама на паровом ходу. Дераете вид, сто прохое говно — насе, а хоросий пар — вас. Но есри не будет котров, то не будет и пара!

— Мы хотим это изменить, Сэкиль. То, что вы принесли с той стороны…

— Это дорого нам стоило, — сказала, выступив из темноты, чернокожая девочка. — Мы-то нырнули в кипящее говно, про которое вы так любите рассуждать. И вынырнули не все. А вы что сделали? Да нихрена. Так что не примазывайтесь.

— Теперь мы знаем, как создавать макротопорогии без связанных кубитов, — добавила азиатка. — Нам теперь не нузны фикторы. Но вы нам нузны ессё меньсе!

— Эй, вы, амбассадоры мирового говна, — обратился к ним я. — Просто верните ребят. Для вас они триггеры суперпозиций, открывашки для коробок, нейрокубиты, коллективный Наблюдатель, чего-то-там Бозе-Эйнштейна, фикторы и так далее. А для меня — дети, которых я подвёл.

— Послушайте, Антон Спиридонович! — сказал Эдуард. — Не надо принимать радикальных решений, к которым вы так склонны. Я предлагаю путь Дорамы.

— А разве Дорама — это не Кобальт?

— Нет, Антон-сама, они паразиты на Коборьде, — объяснила азиатка.

— Я бы назвал это «синергией», уважаемая Сэкиль. Антон Спиридонович, я ведь серьёзно говорю — дайте нам с Настей шанс!

— Дорама — это новый мир, пап. Дорама всем нравится!

— Кроме меня, Настурция.

— Люди полны боли, пап. Мы формируемся через травмы и передаём их своим детям. Всё, что не вызывает боли, кажется нам ненастоящим. Но эту цепь взаимотравмирования можно разорвать.

— Разве не это пытался сделать Кобольд? Но благие намерения неизменно приводят в жопу. И ваши приведут туда же.

— Настя, он не поймёт. Они не поймут, — заявил Эдуард. — К чёрту, мы уже получили капсулы. Мы можем решить сами!

— Что не так с капсулами? — спросил я.

— Капсулы «Макара», — сказала Нетта. — Они предназначены для фикторов. Там твои ученики создали из детской мечты Дораму. Там твои боль и одиночество создали из вирпа меня.

— Это интерфейс воздействия на неориентированные топорогии, — добавила Сэкиль. — Я их программировара. Теперь, когда твои родитери законсири свой труд…

— Мои родители убиты.

— Поэтому их нисего не отврекаро.

— Пойдём, Настя, мы, в конце концов, не обязаны их спрашивать, — сказал Эдуард. — Надеюсь, Антон Спиридонович, однажды вы поймёте, что мы были правы.

***

— Давай, доська, — сказала Сэкиль.

— Степан, пора! — девочка обращалась куда-то в пространство, наверное, они с приятелем подключены к проекции.

Пол вздрогнул. Что-то гулко хлопнуло, зашумела вода.

— Как будто трубу прорвало, — сказал Иван.

— Натаса всё знает про трубы!

— Джиу, но зачем? — спросил жалобно Эдуард. — Ведь ты же наша! Ты была частью Дорамы! А здесь ты просто травмированный ребёнок — бросивший отец, вечно занятая мать, сдавшая тебя нам на передержку, как ненужного котика…

— Мои травмы — это и есть я. И я люблю свою мать.

— Боже мой! Джиу! Вот теперь я реально твоя фанатка! — заявила Клюся. — Распишешься на сиське?

Шум воды приближался.

— А как становятся Хозяевами? — спросил я нейку.

— Боль, которая никогда не уходит. Смерть, которая ничего не меняет. Страдание, которое никогда не заканчивается.

— Надеюсь, пить при этом диагнозе можно?

— Всё смеёшься, Аспид?

— Не плакать же.

***

В этот момент что-то случилось. Моя голова превратилась в фонтан огня и боли, непереносимого и прекрасного, бессмысленного и необходимого, окончательного и изначального, случившегося со мной, но без меня. А потом я умер, но это ничего не изменило. Только мир вокруг стал цветным.

Я уже и забыл, как он выглядит в цвете.

— Что случилось, пап? На тебе лица нет…

— Прозвучит странно, но я, кажется, застрелился.

— Эх, Кэп-сама, — сказала грустно Сэкиль, — сто зе ты так?

— Ну что, Сумерла, теперь я готов?

— Зачем тебе это, Аспид? Ты же человек Кобольда.