Сержант, услышав это скривился и грязно выругался, за что получил предупреждение за неуважение к суду.
Понуро сидевший до этого Писарь, услышав слова Осборна, резко поднял голову и удивленно посмотрел на Лена. Но тот избегал встречаться с подсудимым взглядом, и Дик обреченно махнул рукой и снова сник.
Судья внимательно посмотрел на Осборна и обронил: «Это действительно не в Вашей компетенции, Осборн. Если у вас все, то садитесь».
В своем последнем слове Дик сказал, что он хотел, как лучше и хотел только строго выполнять устав, который предписывает чтобы «жандарм с честью нес высокое звание защитника гражданских лиц…»
Вердикт суда снял обвинения по второму и третьему пункту, но признал Дика виновным в ненадлежащем исполнении приказа в условиях военных действий повлёкшим за собой смерть военнослужащих. Приговор — расстрел. Приговор должен быть приведен в исполнение не ранее чем через три дня, на рассвете четвертого, перед строем. Честь привести приговор в исполнение была отдана родному взводу Писаря.
— Ничего себе честь, — ворчал сержант, выходя с заседания суда.
На вечернем построении взвода, сержант долго ходил перед строем и исподлобья смотрел на своих жандармов. Те тянулись как могли и взглядом ели начальство. Наконец в сотый раз пройдя перед строем, сержант остановился и произнес:
— Все вы знаете какое позорящее наш взвод событие, произошло сегодня.
В строю послышался гул.
— Тише! — сержант подошел к строю и пошел вдоль него, останавливаясь перед каждым бойцом и пристально вглядываясь в каждого, — решением военно-полевого суда приговорен к расстрелу наш бывший товарищ. Решением суда привести в исполнение приговор должны мы сами.
Сержант остановился перед Осборном, долго и пристально вглядывался в его лицо, тому захотелось оказаться подальше от этого, холодного, полного презрения взора, желательно, на другой планете, а лучше в другой системе. Но Лен постарался не дрогнуть, лишь сильнее вытянулся и еще больше выкатил грудь колесом.
— Добровольцы есть, — наконец рявкнул сержант. Ответом ему была тишина.
— Тааак, хорошо, — протянул сержант, — желающих нет. Это хорошо. Нет, отставить! Одного я знаю! Он сам еще раньше выразил желание, а сейчас молчит — скромный, наверное. Рядовой Осборн два шага вперед. Будете командовать расчетом.
Лен почувствовал, как у него трясутся губы и подгибаются ноги, но он взял себя в руки и сделал два шага вперед. Спина его горела от ненавидящих взглядов сослуживцев.
— Больше добровольцев нет? - Тогда я назначу их сам. Сержант выкрикнул еще девять фамилий и вызванные понурившись вышли из строя.
Казнь должна была произойти у задней стены полевой гауптвахты. Пока наряд, назначенный для исполнения приговора подчиняясь невнятным командам Осборна топтался, пытаясь выстроиться в ровную линию для приведения приговора в исполнение, сержант заметил, как к нему спешит фельдъегерь с пакетом. Вскрыв пакет, сержант довольно хмыкнул и ушел в расположение части. Через несколько минут он вернулся с небольшим дроном, который тут же запустил и тот завис в метрах в десяти над стеной гауптвахты. Наконец наряд выровнялся, конвой вывел Писаря, поставил его у стены.
— Наряд, оружие к бою! — скомандовал Осборн, судорожно утер лоб платком, поспешно вынутым из кармана, попытался скомкав, засунуть платок назад, — не получилось, — поднял руку с зажатым платком верх и срывающимся голосом закричал:
--Целься! - выждав минуту, пока отделение прицелится, уже фальцетом завизжал, - Пли! - и махнул рукой с зажатым платком.
Наряд почти синхронно выстрелил. Эхо, похожее на шипение выводка змей, прокатилось по двору.
И ничего не произошло. Только на мгновение позже выстрела, когда заряды как раз должны были разорвать Дика, вокруг него вспыхнуло и тут же погасло активированное дроном защитное поле. Писарь как стоял, так и продолжал стоять, спрятав лицо в ладонях.
Дик постоял еще несколько секунд, отнял руки от лица и стал обводить место казни, ничего не понимающим взглядом. В десяти метрах от него с не менее ошарашенным видом стояли его палачи. Осборн в растерянности стал жалко оглядываться по сторонам.
Сержант с минуту понаблюдав за этой сценой всеобщего недоумения, наконец вышел на середину двора и скомандовал: