Время кошмаров

Обнимая его, оба ощутили странный запах — даже не запах, а словно бы его отголосок, но решили, что им показалось. Пожимая Диме руку, дядя Костя удивился, насколько холодна эта рука, а ведь в квартире было жарко.

От этого холода ему стало не по себе, но неприятное чувство быстро прошло.

— Все в порядке, — приговаривала тетя Зоя, обходя одну комнату за другой. — Молодец, Димочка.

Племянник улыбался отстраненной улыбкой и ничего не говорил.

— Здесь ведь никого не было? — спросил дядя Костя.

На секунду на лице Димы промелькнуло удивление.

— Да, милый, не было посторонних? — выжидательно уставилась на него тетя Зоя.

— Что вы тетя, — Дима растянул губы в пластмассовой улыбке, — разумеется, никого. Здесь теперь только я.

Последняя фраза прозвучала непонятно, но супруги списали это на обычную оговорку. Они посмотрели на племянника, и обоим пришло в голову, что он выглядит и ведет себя как-то… не так, как всегда. Но что именно в нем изменилось, что стало другим, и чем эти перемены могут обернуться, понять так и не удалось.

Им предстояло узнать это позже.

Как и Лехе.

Как и многим другим…

Дом напротив

— Он буйный у вас? С ним такое раньше случалось? На учете ваш муж состоит?

Вопросы сыпались на Леру, клевали в затылок, градом падали на плечи. На какие-то она отвечала, но большинство просто пропускала: никак не могла разобрать смысла, не получалось сосредоточиться, вникнуть, чего от нее хотят.

Пока Володю обезоруживали, связывали, сажали в машину, увозили, ей все казалось, что это сон — дурной сон, от которого нужно поскорее проснуться. Но как ни пяль глаза, как ни щипай себя за запястье, очнуться от кошмара не получалось.

Потом автомобили разъехались, и Лера осталась одна. Подошла к бару, налила себе коньяку. Выпила залпом, как водку, налила еще. Уселась с ногами в кресло. Перед глазами стояло побелевшее от ужаса, безумное Володино лицо, нож в дрожащей руке. В ушах звучали его вопли:

— Они здесь! Стоят прямо тут! Убирайтесь! Заставь их уйти!

Телефон зазвонил, когда Лера допила уже вторую порцию коньяка. В голове слегка шумело.

Звонила мать. Только этого не хватало. Отношения с родительницей всегда были натянутыми, и говорить с ней сейчас хотелось меньше всего. Но если промолчать, а она потом узнает от кого-то (а узнает мать точно, хотя живет в другом городе), то будет выносить мозг с такой силой, что жить не захочешь.

— Привет, мама.

— Ты что, пьяная? Голос какой-то вялый.

Мать всю жизнь проработала бухгалтером, но нюх у нее был, как у полковника ФСБ.

— Лекарство приняла, — соврала Лера. — Снотворное. Володе стало плохо и его увезли…

— Сердце? — ахнула мать. Зятя она любила едва ли не больше, чем родную дочь.

— … в психиатрическую больницу, — договорила Лера.

Воцарилась пауза, во время которой мать, похоже, пыталась переварить информацию и увязать в сознании образ собранного, вежливого, всегда доброжелательного Володи с образом чокнутого психопата.

— Он что… в депрессии был? — спросила мать, наверняка думая о том, что Володя оказался скрытым алкоголиком.

— Помутнение случилось. Ножом размахивал. Меня чуть не ранил.

Мать принялась причитать, говорить, что он, наверное, переутомился (читай — жена заездила), много работал и так далее. В конце она уже довольно спокойно поинтересовалась:

— А полиция? Заявление писать надо? Его что же, судить будут?

— О чем ты говоришь, мам? — взмолилась Лера. — Какое заявление? Ничего же он не сделал в итоге. Обследуют, лечение назначат.

Но никто Володю не лечил. Утром Лере позвонили из больницы и нарочито скорбным голосом сообщили, что ее муж ночью скончался от инфаркта миокарда.

Так в тридцать три года Лера стала вдовой.

На четвертый день после похорон она осталась в доме одна. До этого момента с ней рядом всегда кто-то был: мать (хотя лучше бы ее не было), двоюродная сестра Юна, лучшая подруга Наташа. Утешали, помогали, поддерживали.

Когда все ушли, в доме стало слишком тихо. Такую тишину не заглушишь ни музыкой, ни телевизором. Это молчание осиротевшего дома, оно давит с такой силой, что закладывает уши, словно на большой глубине, и спасения от него нет и быть не может.

Сотовый пиликнул, извещая, что пришло сообщение. Лера взглянула на экран и, увидев, от кого оно, отключила телефон.

Она сидела в доме, как в утробе гигантского животного, и чувствовала себя так, как и должен чувствовать человек, жизнь которого разом рухнула, похоронив его под обломками.

Коньяк в эти дни помогал лучше всего остального, и она привычным жестом взяла бутылку, плеснула золотистое снадобье в пузатый бокал. С выпивкой в руке подошла к большому панорамному окну, которое выходило в поле.

Стоял октябрь, темнело рано, и поле перед ней тонуло во мраке.

«Если бы мы остались в городе, может, было бы легче», — подумала Лера.

Они с Володей переехали сюда прошлой зимой, в безумной надежде начать новую жизнь и спасти свои отношения. Первые месяц — два казалось, что это было правильное решение, а потом все стало еще хуже. Володя замкнулся, они отдалились друг от друга настолько, что могли не разговаривать неделями.