Время Красной Струны

Вопрос привёл Эрику в лёгкое смущение. Ведь и без вопросов ясно, что если она есть, это кому-то нужно. Но что ответить на такие каверзные вопросы. Эрика не знала, зачем именно. Зато знала, что если она есть, то это правильно и хорошо. И жгуче захотелось узнать, какая она глазами существа таинственных верхних пределов.

— А что ты сам можешь сказать обо мне? — и Эрика кокетливо склонила голову.

— Ты очень красивая, для своих лет невероятно начитанная, твой умственный коэффициент гораздо выше, чем у многих твоих сверстников, тебе не составит труда сотворить блистательную картину, которая надолго останется в памяти любого, кто обратит на неё внимание.

— Ну, — разочаровано выпрямилась Эрика. — Всё это я знала и без тебя. Думаешь, сколько раз в день мне приходится выслушивать подобные слова.

— Чего же ты хотела? — удивились часы.

— Недостатков, — смело выпалила Эрика, чтобы не передумать. — Ну не идеал же я. Наверное, есть во мне черты, над которыми стоит поработать.

— Наверное, есть, — согласились часы. — Но о мёртвых либо хорошо, либо никак.

— О мёртвых, — насторожено переспросила девочка. — С чего это ты взял, что я умерла?

— Пока ещё нет, — часы сделали паузу, мелодично отзвонили три раза и продолжили. — Но ты ведь живёшь в мире, которому остались считанные дни.

— С какой стати? — рассердилась Эрика.

— Выпавший лепесток увядает очень быстро, — непонятно ответили часы и смолкли.

Тиканье, шуршание и шелест. И нехорошие предчувствия в душе.

— Слышала ли ты о цветах времени? — прервали часы затянувшееся молчание.

— Нет, — призналась девочка.

— Тогда представь время, как цветок. Бесконечно живущий и бесконечно прекрасный. Цветок, непрестанно растущий и обновляющийся. Бутон распускается всё шире и шире, словно у розы, принесённой с холода. Внутренние нарождающиеся лепестки осторожно ворочаются и пробиваются к свету. Внешние лепестки поначалу противятся их напору, но внезапно слабеют, теряют связь с чашечкой и безвольно отпадывают.

— Представила, — кивнула Эрика. — Одно не пойму, мы-то тут причём?

— Да при всём! — рассердились часы. — Оторвавшийся лепесток теряет подпитку и начинает не просто стареть, а умирать. Никакие усилия уже не смогут прицепить его обратно к бутону и оживить. Следовательно, все миры, располагающиеся на времени умирающего лепестка, обречены. Связи распадаются. То, что казалось основами, рассыпается в прах, а новообразования выглядят противоестественными и фальшивыми.

— И сколько, — Эрика сглотнула неприятный комок, застрявший в горле, сколько нам осталось?

— Вот тут мы и подходим к вопросам Красной Струны, — довольно подвели итог часы. — Если не брать её в расчёт, то лично для тебя, девочка, страшного ничего не случилось. За время твоей жизни отпавший лепесток не успеет завять серьёзно. Он даже и ненамного сдвинется с места в своём падении. Так что ты, хотя пришла из мёртвого мира, ещё проживёшь долго-долго. Возможно, даже вполне счастливо.

— А если брать в расчёт? — еле слышно спросила Эрика, которой разговор окончательно перестал нравиться.

— Собственно говоря, что такое Красная Струна, как ни мелочь, ничтожная частичка сущего, которое представить тебе вряд ли удастся. Струн много, но Красная вспыхивает, как индикатор смерти мира. Как предупреждение. И тогда этому неведомому сущему остаётся лишь внять предупреждению и перескочить на другой лепесток времени. На ещё не оторвавшийся от бутона.

— И это так просто? — недоверчиво покачала головой Эрика.

— Для него, да! — лязгнули часы. — Ему остаётся лишь обратить время в расстояние. И не затягивать процесс. Надеюсь, тебе не надо объяснять, почему для падающего лепестка время сокращается, а расстояние до бутона увеличивается с каждым мигом.

— И как же это у него получится? — Эрика поправила непослушный локон, да так и оставила пальцы прохаживаться по волосам. Пусть часы не видят, что она волнуется.

— Ну, — протянули часы. — Все механизмы не объяснить, ведь правила существ иного масштаба неведомы даже таким созданиям, как я. Для простоты скажу так. Оно вытянет из лепестка оставшееся в живых время и превратит его в расстояние, в дорогу, по которой преспокойно взберётся обратно на бутон.

— А наш мир?

— Он умрёт намного раньше, чем ему оставалось. Собственно говоря, он умрёт сразу же, как всё время перетечёт в дорогу, по которой отправится то, что тихо-мирно жило по соседству с вами, хоть вы его никогда и не замечали.

— Это бесчеловечно! — разозлилась Эрика.

— А разве мы о людях? — удивились часы, но решили порассуждать. — Да взять хоть вас, людей. Ведь встречаются неизлечимо больные люди. Лежат они на кровати, встать не могут, заняться чем-то тоже. А смерть за горами. И время извивается жалкой струйкой бесполезности. Взять бы это время, да отдать тем, кому его катастрофически не хватает. А? Прелестная ведь перспективочка? Уж я-то знаю, как тоскливо времени, которому суждено обратиться в пустоту.