Она отстранилась и сразу исчезла в темноте, словно не живой человек, а невесомая тень только что стояла возле кровати.
«Невероятно. Какое у неё редкое лицо. Восточные черты, конечно, чувствуются, но лишь едва. Какой изящный разрез глаз. Она похожа на сказку. Кожа точно разогретый воск – нежная, податливая, тёплая. Я едва коснулся её губами, но сразу почувствовал негу». Так размышлял Василий Верещагин, медленно погружаясь в спокойный сон. За раскрытым окном ночные насекомые звонко рассыпались оркестром, они свирещали, свистели, шелестели, цыкали. Ветер лениво копошился в кронах деревьев, убаюкивая людей, отгоняя дневную усталость.
Утром Василий кликнул денщика.
– Давай перевязывай, Никифор.
– Вашбродь, да у вас тут… Матерь Божья!
– Что там?
– Да она вам тут вчерась татуировку нанесла.
– Татуировку? – переспросил Верещагин. – Так вот что она иголкой колола меня.
– Иголкой? Батюшки родные, и вы терпели?! – воскликнул денщик. – Мало вам разве вилами натыкали?
Верещагин приподнялся на локтях.
– Да ведь не болит ничего, – удивился он.
– Как же не болит! А то я не видал, какие у вас там дырки были… Хотя… Быть-то они были, но сейчас дырок-то нет, вашбродь.
– Нет?
– Никак нет. Следы едва видные. И опухлость спала вовсе.
Верещагин свесил ноги с кровати.
– А ну, Никифор, помоги.
– Этого никак нельзя.
– Помоги, а не то огрею табуретом.
Никифор с неохотой подставил плечо, и Василий встал на обе ноги. Та, которая вчера пострадала, сразу заныла, но всё же на ней можно было держаться.
«Ай да девка, – подумал Василий. – Никак и впрямь колдовать обучена. Впрочем, о чём это я? Что за бред! Какое может быть колдовство, тьфу ты! Небось не в средние века живём».
– Вы чего там шепчете, вашбродь?
– Разве я шепчу? Да это я так, сам с собой… Ты вот что, Никифор, ты не говори никому, что ко мне Арина приходила. Не поймут они этого…
Василий нагнулся, чтобы разглядеть ногу и увидел небольшие узоры, вытатуированные в три ряда вокруг икры.
– Да-с, – пробормотал он.
Весь день он ждал, что таинственная девушка объявится, и даже выходил на дорогу, накинув на плечи китель. Но Арина не пришла.
Иногда из сада выбегала хозяйская дочь. Ворот её серой рабочей рубашки был широко распахнул, шея и ключицы лоснились на солнце. Задорно похохатывая, она поправляла платок на голове, сверкала глазами в сторону Верещагина и вновь убегала в тень деревьев.
Вечером к Василию в комнату вошёл хозяин.
– Не желаете ли угоститься, ваше благородие?
– Да уж жена ваша попотчевала меня. Благодарю.
– Я самогону предложить хотел. Посидели бы мужским кругом. И солдата вашего позовём.
Верещагин подумал мгновение и согласился. Они пили до ночи, говоря о пустом, ничего не значащем, а потому слова сыпались легко и быстро. Василий расслабился, вспотел.
Уснул он прямо за столом, и Никифору пришлось нести его до кровати на руках, как младенца. Среди ночи Верещагин почувствовал щекотку во всём теле и открыл глаза. По рукам и ногам ползали странные букашки размером в половину пальца. Они были почти прозрачные и твёрдые, с треугольным хвостиком и длинными усиками. Он попытался стряхнуть их, но букашки не реагировали на его движения. Некоторые из них без особого усилия вгрызались в его тело и исчезали там, при этом они не причиняли боли и не оставляли после себя никаких следов – кожа оставалась нетронутой. Можно было подумать, что букашек и не было, но Верещагин чувствовал, как они копошились у него в мышцах, пробираясь сквозь волокна, и в конце концов вылезали с обратной стороны руки или ноги. Он снова и снова сбрасывал их, иногда задевая тех, которые уже наполовину утонули в его теле, но они лишь дёргали хвостиками и утопали под кожей снова. Затем вдруг всё прекратилось, отвратительные букашки исчезли, то ли разбежались, то ли притаились внутри Верещагина.
Он застонал и проснулся. Из окна ему в лицо падал солнечный свет. Голова тяжело пульсировала, глаза отказывались открываться, словно откуда-то изнутри на них сильно надавливали чугунные лепёшки.
– Никифор!
– Туточки я, вашбродь!
– Что тут было? Откуда тут эти мерзкие тараканы?
– Никак нет, вашбродь, никаких тараканов! – ответил Никифор после тщательного осмотра постели. – Пригрезилось вам, вашбродь.
– Скажи, мы сильно вчера накачались? Голова раскалывается…
– Так точно, крепко посидели. Со вкусом. Вы прямо за столом и уснули. А что до головы, так я сейчас к хозяйке за рассолом сбегаю.
Денщик быстро выбежал из комнаты и вскоре возвратился с крынкой.
– Спасибо, – сказал Василий, жадно отхлёбывая рассол. – А чёрт! И кто это сказал, что рассол помогает… Пойдём умываться. Польёшь на меня.
Несмотря на тупую боль в висках, Верещагин заставил себя пройтись по улице.
«Паршиво, конечно, но что делать. А если бы сейчас боевые действия? Пришлось бы бежать и стрелять, хоть свинец в голове, хоть опилки». Шагая вдоль домов, он поглядывал на деревенские