Время льда и огня

— Доктор, а почему они такие… темные? Резковиц уже опускал блондинку, быстро орудуя педалькой.

— Темные? Темнокожие, хотите вы сказать… Ну, это в основном из-за того, что кровь у пациентов заменена на такую, знаете, почти синюю по цвету жидкость — заменитель крови и плазмы. Стоит им влить свежую кровь — и цвет кожи станет нормальным.

— Значит, где-то отдельно хранятся резервуары крови? — поинтересовался Наймарк.

— Конечно. Вообще-то долгосрочное хранение крови представляет массу трудностей, с телами гораздо проще. Хотя утверждают, что этот заменитель настолько хорош, что им можно вполне удовлетвориться на первых порах…

— То есть как — на первых порах? Что это значит?

— Ну, пациент после расконсервации сможет некоторое время вполне нормально жить с заменителем крови — ведь с основной функцией крови заменитель справляется прекрасно — и затем лишь, когда возникнет нужда в антителах…

— Пойдем отсюда скорее, мне плохо, — шепнула Норма, опираясь на мою руку. Резковиц заметил ее состояние и быстро прибрал в камере.

— Сейчас, барышня, сейчас выйдем на свежий воздух. Вот ведь какие они нежные, эти девушки от гляциологии…

С этими словами он выпроводил нас и запер камеру. А я подумал — видел бы уважаемый директор, как эта же слабонервная девушка всего лишь три дня назад управлялась в связке на спуске с барьера! Удивительно, что ее могли шокировать такие, в общем не столь уж и страшные, медицинские впечатления. Насколько я понимаю в медицине, там бывают вещи и пострашнее.

— Ну что, хватит этого пока? — спросил Резкониц. — Тогда пойдемте наверх, я вам сейчас наложу гипс, — это Наймарку, — а вы, барышня, будете мне ассистировать, надеюсь, на это вас хватит. Пойдемте наверх, там теплее…

И верно, насколько теплее и душевнее было в простой, без выкрутасов, комнатке — гипсовальной, где Наймарк наконец-то получил свою твердокаменную культю…

— Прекрасно, — поблагодарил Наймарк в конце процедуры. — Вы, доктор, просто-таки мастер на все руки, умеете все делать в медицине, не так ли?

Резковиц выбивал застывший ненужный гипс из резиновой плошки; полуобернувшись к нам и хитро прижмурившись, он внес свои уточнения:

— Куда там! Есть области, мне совершенно не знакомые: скажем, иммунология. Но зато я знаю кое-что, чего не знает никакой иммунолог, никакой гастроэнтеролог, — я владею техникой расконсервации и оживления. Именно поэтому я оказался здесь.

20

Мы расстались с Резковицем на скрещении коридоров. Он обитал в восточном крыле клиники, совсем погребенном снегом, но перебираться оттуда не хотел, ссылаясь на привычку.

— Встретимся на ужине, — добавил он и удалился.

Мы направились в свои королевские покои, где нам все еще было немного не по себе после убожества нашего привычного лагерного быта. Норма тут же со вдохом облегчения рухнула на широченную софу в углу, и видно было, что никакая сила теперь не сможет поднять ее оттуда. Я присел у нее в ногах. Наймарк подошел к окну и засмотрелся на открывшийся пейзаж, хотя что там он себе мог увидеть нового — та же снежная равнина, усеянная валунами, да звездное небо над ней. Впрочем, как раз восходил Галакси — его с утра было очень хорошо видно, и старикан прямо-таки приник к стеклу. Я подумал, что это очень символично в известном роде, — остров мертвых, дрейфующий в заоблачных пространствах, как бы слал привет грандиозной хромированной пирамиде, находившейся на попечении одного-единственного старика с причудами. Уже хотел было поделиться этой мыслью с Нормой, когда Наймарк вдруг пробормотал про себя: «Однако ж, интересно…» — и скорым шагом вышел из комнаты.

Мы остались одни, и это случилось очень кстати, потому что — я нутром чувствовал, — несмотря ни на что, в наших отношениях все росла отчужденность, какая-то недоговоренность, а ведь с некоторых пор я не представлял себе жизнь без Нормы… Она лежала с закрытыми глазами, безвольно, как бы изгоняя из себя последние остатки впечатлений от визита в штольню с саркофагами.

— Норма, — позвал я тихонько. Она не откликнулась, лишь веки слегка дрогнули.

— Норма, ты меня слышишь?

— Конечно же… В чем дело?… Она все так же не открывала глаза.

— Норма, нам необходимо поговорить!

— Да ну? Что ж, давай… С самого начала на шей работы у Крамера мы только и делали, что говорили.

Как она изменилась за это время, подумал я. Куда девалась та чопорная курсистка с очень правильно поставленной речью, та образцовая пай-девочка, которой приходилось растолковывать элементарные вещи? Теперь передо мною возлежала властная, уверенная в себе женщина, вовсе не та наивная девчушка, которая тогда так импульсивно, безотчетно поцеловала меня. И не менее желанная…

— Норма, ты же знаешь, как я к тебе отношусь…

— Нет, не знаю! — Впервые с начала разговора она открыла, нет, прямо-таки распахнула свои серые глазища, и я увидел там ярость. — Не знаю, не знаю! Я знаю лишь, что ты все время меня в чем-то подозреваешь!