Время любить

- Есть теперь новые русские, новые евреи, - продолжила, чуть успокоившись, доктор медицинских наук, - есть и новые Раскольниковы. Только вот Машенька никому деньги под проценты не давала. Обычно я ей ссужала, без процентов, конечно... В магазин она еще с вечера собиралась, пенсию принесли - вот и решила отовариться. Пенсия она что - сегодня есть, завтра за квартиру заплатил, в гастроном сбегал - и все! Так вот, Машенька вчера в гастроном и сбегала, купила себе нехитрый продуктовый набор, и, вероятно, сумки у нее в обеих руках были, дверь входную не захлопнула, сразу к холодильнику - выгружать... Там ее и нашли. Новый этот Раскольников, наркоман какой-нибудь, от магазина, наверное, за ней шел. От вашей-то военной конторы, - она кивнула на Кошкина, - ей неплохую доплату к пенсии платили.

- В какой морг ее увезли? - Кошкин не узнал спой голос.

- В областную больницу, там испокон веку у нас судмедэксперты работают.

- Спасибо, Амалия Гвидоновна, - откланялся Дорохов и попятился, отжимая на лестничную площадку растерянного и подавленного изобретателя. - Пойдем, Сергей Павлович, нас с тобой время уже не ждет...

Снова мчались на такси обратно на завод, а между двумя КПП уже спорили о том, кто вернется во вчерашний день. На пороге лаборатории их ждал сюрприз. Девушка лет двадцати пяти мыла пол, в руках у нее была швабра Мариловны. Мужчины замерли на входе. Девушка распрямилась, смущенно глядя на неожиданных для нее смотрителей. У джинсового комбинезона на ее груди отстегнулась лямка, и она под сверлящими взглядами двух ошарашенных мужиков никак не могла ее пристегнуть.

Я - Варя, Варвара, я на третьем этаже обычно мою, меня из отдела кадров прислали, Марию Гавриловну заменить... Горе-то какое... Я думала, только из-за миллионов убивают.

Неловкое молчание продолжалось. Кошкин и Дорохов не знали, что им сказать. И Варе приходилось оправдывать, объяснять эту натянутую тишину.

- Меня предупредили, что Сергей Павлович по ночам часто работает, я мешать не буду, скоро закончу...

Сергей Павлович между тем залюбовался растерянной девушкой.

Из-под челки на друзей смотрели немного печальные яркие синие глаза. Настолько синие, что встретить такие можно только у сказочных красавиц. Точеные черты лица, тонкий прямой нос и немного угловатые скулы. «На какой древнегреческой амфоре я видел ее лицо?» - спросил себя Кошкин, но тут же потер кулаками усталые глаза: никаких наваждений! Где-то между тем и этим светом ждала Мариловна. Каждая красивая женщина похожа только сама на себя, а некрасивая - тем более.

- Меня зовут Василий, - представился Дорохов.

- Я знаю, вы должны быть на вахте, внизу, вы дверь не закрыли, и я сегодня прошла, не предъявив удостоверения.

- Оп-паньки... - скис Дорохов.

- Не переживайте, я никому не скажу.

- Тогда скажите мне, почему такая красивая девушка моет полы?

- А что, внешний вид каким-то образом определяет род занятий? - девушка улыбнулась. - У каждого есть свои причины быть там, где он есть.

- Извините, Варя. Вы нам позволите заняться своими делами?

- Конечно-конечно, я заканчиваю.

Уже у рабочего стола Кошкин поймал себя на мысли, что ему хочется оглянуться, еще раз увидеть Варю, а главное - он сравнивает ее с Леной Варламовой. С той Леной, которую он знал почти двадцать лет назад. Сравнение ни к чему не привело, а только мешало сосредоточиться. Дорохов уловил заминку и шепнул:

- А брюзжанье Мариловны тебе меньше мешало.

Потом они некоторое время спорили, кому вызволять Мариловну, но Дорохов буквально задавил Кошкина офицерским авторитетом и орденом мужества. Сергей Павлович махнул рукой:

- Только не геройствуй лишнего!

- Я просто посижу у нее в гостях. В магазин, если надо, мы сходим вместе...

*  *  *

Следующий вечер был спокойным и тихим. После работы Кошкин некоторое время бесцельно бродил по городу. Скорее, он прогуливался не по улицам, а где-то глубоко внутри себя. Поэтому окружающее его заполненное заходящим солнцем пространство казалось виртуальным, и ощущение это усиливалось отсутствием ветра и голодных весенних комаров. Взгляд изобретателя был проникновенно печален, отчего прохожие иногда смотрели на него с тревогой и непониманием. А Кошкин нес на своих плечах тяжелое депрессивное чувство бесцельности своего существования, которое накатывало на него последние годы и усиливалось приступами жуткого ночного одиночества, от которого он спасался работой. Он не только метался в своих коротких сумбурных снах, но и плакал, а по утрам ему было стыдно своей слабости и никчемности. Тогда он подходил к недавно купленной в церковной лавке иконе Сергия Радонежского и подолгу смотрел в глаза великого подвижника. Смотрел до тех пор, пока стыд и молчаливое покаяние не восходили до обретения силы, позволяющей преодолевать самого себя.

Он вернулся в лабораторию, когда над городом стали сгущаться сумерки. Дорохов облапил его на входе:

- Ты гений, Серега! Мариловна ворчит наверху со своими тряпками!

- Слава Богу, - тихо выдохнул Кошкин, а потом вдруг вспомнил: - А Варя?

- А она еще выше, сегодня-то я ее заметил!