Время любить

- Не может быть! - Лена развернула сверток. - О! Бунин! Ничего себе! Я слышала, что «Окаянные дни» еще только собираются печатать. - Она нежно погладила переплеты, потом не удержалась и открыла томик Орлова. Углубилась в первую страницу, перевернула лист и, как водится, прыгнула в середину, прицениваясь к языку и содержанию, но вдруг разочарованно сникла.

- Сереж, тут половины книги нет! Чистые белые листы!

- Неужели полиграфический брак?! - вскинулся Сергей Павлович, не выдержал, в два шага обогнул столик и заглянул в книгу.

Под длинными тонкими пальцами Лены мелькали чистые, но пронумерованные страницы!

- Найди, где обрывается.

Лена стала торопливо листать в обратную сторону. Наконец где-то в середине книжной толщи они нашли обрыв текста. Последнее предложение, к удивлению обоих, располагалось в самом начале листа, фраза была оборвана на полуслове.

- Тут что-то не то, - насупился Кошкин.

- Смотри... - прошептала Лена, и Сергей Павлович почувствовал, как его охватывает мистический ужас: на белой странице появлялись буквы, слова, фразы, точки, запятые, некоторые из них исчезали и на их месте появлялись новые. Так или иначе, текст продолжал расти.

- Он ее пишет... Сейчас... - догадался Кошкин. - О, Господи! Никогда бы не подумал... Нерожденное слово не явится раньше! Пулемет, машину, атомную бомбу можно, а слово, мысль - нельзя! Здесь не действуют никакие законы.

- Я смогу читать роман первая?

- Выходит, так.

- Теперь я действительно верю, - Лена как по-новому посмотрела на Кошкина. - И боюсь. Боюсь закрывать книгу. Представляешь, я ее закрою, а там все будет продолжаться...

- Представляю, - и Кошкин захлопнул книгу сам.

Перемешивая кофе и коньяк, они долго разговаривали о времени, об ушедших и грядущих (для Лены) эпохах, о смысле жизни, о малоприметных, но становящихся важными на изломе времен мелочах. Рассуждая, Сергей Павлович увлекся собственной теорией структуры пространственно-временных отношений. Девушка слушала задумчиво и отрешенно. Запредельное слияние физики, философии и теологии она могла воспринимать только трансрационально. По Кошкину получалось, что соприкосновение времен происходит на точках излома, которые Флоренский называл трещинами реальности, и соприкосновения эти порождают мощнейшие противоречия, сходные по качеству тем, что ждут мир на полях Армагеддона. При этом мир сам по себе рождает все новые и новые трещины, новые противоречия, накапливается страшная антиномичная энергия, которая, обретая силу, толкает мир к концу света. Поэтому и сказано было Господом, что нет других слов, кроме как «да» и «нет», определяющих отношение человека к добру и злу, не оставляющих ему возможности соскользнуть в эти трещины и кануть в небытие. Ибо определившийся человек посредством теодицеи движется к Свету, остальные же самоизолируются от Божественной сути. И единственным связующим звеном между Богом и человеком, между людьми, между временами остается любовь. Ее пытаются подменить культурологией, экономикой, товарно-денежным оборотом, но это и есть проявление сатанинской деятельности, деятельности зла в человеке, который позволяет злу в себе взять верх над любовью. Любое время - это время любви. Не время суток, не повороты земли вокруг своей оси и вокруг солнца определяют движение двух любящих сердец. Потому-то и говорят: счастливые часов не наблюдают. И как только любовь исчезает из жизни человека, время становится бесцветным и безвкусным. Оно становится уже и не временем, а страшным бременем, невыносимой тяжестью борьбы за проживание каждого дня, проползанием вдоль каждой секунды или, напротив, бесконечной суетой вокруг хлеба насущного. Далее же - человек должен сделать шаг на новую ступень любви. Эта любовь, по сути, уже есть вера, а экстракт ее выжат в пять хлебов Нагорной проповеди. Но не всякому под силу подняться на эту ступень. Хотя можно еще продлить любовь первой ступени любовью к детям, любовью к родине, и тогда откроется другой путь... А находятся и те, кто, имея высокое дерзновение, могут перескакивать несколько ступеней вряд - подвижники и святые. Вряд ли возможна в мире гармония, о которой говорили Шеллинг и Веневитинов, без прямого вмешательства Бога... Время ускоряется. Кто-то думает, что планета становится легче. И только немногие понимают, что в мире становится меньше любви. И время, как ржа, съедает суета вокруг меркантильных интересов. Если любовь - это красота, то именно об этой красоте идет речь в знаменитом утверждении о спасении этого мира.

- Ты не пробовал писать стихи? - вдруг спросила Лена.

- О, нет. Для стихов душа должна уметь летать. А моя так - копошится чего-то сама в себе.

- Я думала, что теория пространства и времени - это физика. Эйнштейн.

- Что ты! Это еще у древних греков, позже у Канта... Диссертация русского философа девятнадцатого века Алексея Козлова, между прочим, называлась «Генезис теории пространства и времени Канта».

- Ты ее читал?