Время любить

Сидели за одним столом у окна. Иногда за ними приезжала черная «Волга» и увозила на встречи с читателями лучших здравниц в курортной зоне. Конечно, Славин высказал Лукову свое мнение о Казакове. Леонид Ефимович назвал Вадима Федоровича способным писателем, но посоветовал держаться от него подальше: мол, это человек «не наш»… Ну а что это такое, Лукову было понятно. «Не наш» – это, значит, враг Славина и его друзей. А Николай Евгеньевич считал себя если не другом Леонида Ефимовича, то по крайней мере соратником. Они не раз встречались в Ленинграде, Москве, и Луков знал вес и авторитет в литературном мире Славина. А с могущественными людьми Николай Евгеньевич всегда считался, уважал их, ценил. И писал на их книги рецензии, упоминал в каждой своей журнальной статье. И здесь, в Ялте, Славин дал понять ему, что тоже ценит Лукова и, случись что, не оставит в беде… Лично Казаков не вызывал у Николая Евгеньевича недобрых чувств, правда, восторги Зиночки по поводу его книг несколько озадачили его. Конечно, он слышал фамилию Казакова, изредка встречал ее в литературных изданиях, но книги этого писателя действительно как-то прошли мимо него…

Все эти мысли промелькнули в его голове, пока он слушал болтовню здоровяка Малярова. Кстати, Славин к фантасту относился терпимо, даже обмолвился в разговоре на ужине, что Виктор Викторович – талантливый человек, но вот без царя в голове… Что он этим хотел подчеркнуть, Луков не понял.

– … В Ленинграде провалилась последняя пьеса Славина, – разглагольствовал Маляров. – Возьми и напиши про это, Луков? Ведь не напишешь! Я видел, как ты Славину партию в настольный теннис проиграл… Я тогда вволю посмеялся!

– Я тоже люблю посмеяться, – мрачно уронил Луков. – Только последним…

И тут Казаков совершил большую ошибку, с невинным видом спросив:

– А эта девушка случайно не ваша дочь?

Луков действительно выглядел рядом с молоденькой аспиранткой почтенным папашей, его бесили насмешливые взгляды знакомых литераторов из Дома творчества, когда он приводил Зину сюда. Он успокаивал себя, что ему просто завидуют.

– А вы что, хотите к ней посвататься? – вспыхнув, сказал Луков.

– Породниться с вами? – улыбнулся Вадим Федорович. – Нет уж, увольте…

– Зря отказываешься от такого родства, Вадим, – подлил масла в огонь Маляров. – Макиавелли тогда прославил бы тебя на всю Россию… Вставил бы в «обойму» рядом со Славиным и Роботовым. Он за своих готов в огонь и в воду!

– Я бы не хотел быть в этой «обойме», – усмехнулся Казаков. – Она стреляет холостыми патронами…

– Смелые вы ребята, – покачал головой Луков.

– Смелого штык не берет, смелого пуля боится… – фальшиво пропел Маляров. – А ты, Макиавелли, не пугай нас…

– Я уже вам сказал, – багровея, процедил Николай Евгеньевич. – Моя фамилия – Луков! – И произнес по слогам: – Лу-ков!

Повернулся и ушел по красной ковровой дорожке на свой этаж.

– Лысый, а за молоденькими девушками бегает, как резвый козлик, – сказал Маляров.

– И что это за манера у критиков – на всех писателей смотреть свысока? – произнес Казаков.

У него от беседы остался неприятный осадок. Правда, вскоре он забыл про это и, возможно, никогда больше и не вспомнил бы Лукова, если бы тот гораздо позже сам не напомнил о себе…

Вадим Федорович не знал, что в этот злополучный день, переодевшись, Николай Евгеньевич быстро спустился вниз, но девушки в парке не обнаружил. Несмотря на жару, отправился в город, обошел все центральные пляжи, часа два бродил по набережной, надеясь встретить Зину, но все было тщетно.

До отъезда в Москву он разыскал в библиотеке журнальный вариант первого романа Казакова, остальных книг писателя в библиотеке Дома творчества не было. Он не обнаружил даже их на специальной полке, где были выставлены книги, подаренные писателями этой библиотеке. Поинтересовался у библиотекаря, почему нет книг Казакова, та ответила, что они обычно на руках, но последние два романа пропали. За них были внесены деньги.

Николай Евгеньевич назойливо расспрашивал всех знакомых писателей, не избирался ли когда-либо Казаков членом правления писательской организации. Говорили, вроде бы нет.

«С таким характером, дорогой романист, вряд ли ты нажил себе влиятельных друзей, которые за тебя бы вступились… – подумал он, раскрывая у себя на веранде потрепанный московский журнал пятнадцатилетней давности. – Чем же ты мог понравиться этой провинциальной дурочке Зине?..»

2