Время любить

— Из-за него милого, но он нам и работу обещает. Будем чуть ли не личными телохранителями у Елены Андреевны. Сам-то он без Грума ни шагу.

— Весело, — слил иронию в одно слово Сергей Павлович.

— Да плевать, прорвемся, герои нужны везде, — резюмировал Китаев.

— Здравствуй, Варенька, — нерешительно подошел к девушке Кошкин.

Варя ответила ему только глазами: да, я здесь, что же дальше? А он и сам не знал, что дальше. Поэтому стояли некоторое время молча, смотрели друг на друга внимательно, словно пытались разгадать будущее. Дорохов и Китаев предупредительно отстранились. Из оцепенения их вывел достопамятный Олег Афанасьевич, что торопился куда-то, но нашел секунду притормозить рядом с онемевшей парой:

— Что? Выписались? Ну всего вам…

— И вам, доктор.

— Поедем? — воспользовался пробуждением Василий Данилович. — Мы там у тебя дома немного похозяйничали. А Варя с Мариловной такой стол сварганили, что можно и свадьбу отгрохать. Моя бабушка говорила, хороший праздник под столом кончается. Виталик со своей Леной туда же приедет. Слушай, Палыч, они прямо, как брат с сестрой. Так что у тебя теперь и сынок и дочка…

— Аж с французской родословной, — вставил Китаев.

— Да, поехали, — Сергей Павлович все еще был где-то в другом мире.

Уже в машине Дорохов продолжил разговор. Попытался, вроде, начать издалека:

— Ты, Сергей, только не волнуйся. Мы еще не такие сражения выигрывали, — многозначительно кивнул на сидевшего рядом на переднем сидении Китаева.

— Еще что-то? Генератор? — с ходу догадался Кошкин.

— Угу, Яковлев твой генератор арестовал, а лабораторию, разумеется опечатал.

— Может, и меня уже уволил?

— Не имеет права, трудовой кодекс надо чтить, как говорила моя бабушка.

— А я думал Остап Бендер, — поправил Китаев.

— Остап Бендер чтил уголовный, — внес ясность Сергей Павлович. — Но с моим генератором у Яковлева ничего не выйдет. Даже если он лучших программистов и математиков привлечет, код они взломают недели через две, не раньше. А за это время революцию в отдельно взятой стране можно организовать.

— Ты что-то задумал? — насторожился Дорохов.

— Да ничего особенного, — пожал плечами Кошкин.

Застолье сопровождалось не только краткими армейскими тостами, но и длинными причитаниями Мариловны, которая пыталась накормить Сергея Павловича с такой инициативой, словно он только что вернулся из концлагеря. Пришлось выслушать две длиннющие, унизанные подробностями истории про голод сорок седьмого года. А также рецепт супа из крапивы, включая его полезные свойства для человеческого организма. Мариловну слушали вполуха, иногда бесцеремонно перебивая торопливую речь старушки созревшими тостами и фразами «из другой оперы». Та не обижалась и, главное, поглядывала в тарелку Кошкина, обеспечивая ее постоянное наполнение разнокалиберными закусками. То грибочки, что сама осенью собирала, то отбивными, что Варя утром делала (а мягкие какие!), то картошечка рассыпчатая (Дорохова специально в погреб гоняла), то селедочку под шубой (в нашем гастрономе, хоть и маркетом теперь называется, селедка еще со хрущевских времен такая вкусная-жирная, да и свеколка к ней ого-го-го, вот только майонез не для холостяков: «моя семья» и прицельный взгляд на тихую Варю), то зеленый салат «бабушкина грядка»…

Пробившись через эти многочисленные «то», Варя нашла повод юркнуть на кухню: заварить чай.

— Опять же с травками, чтобы поправлялся быстрее, — сопроводила неуемная Мариловна. — Там, я в железную банку из-под импортного высыпала!

— Хорошо, баб Маш.

Через пару минут Кошкин тоже нашел предлог уйти на кухню, где застал Варю.

Чайник уже пыхтел. Она стояла у окна, но смотрела, похоже, не наружу, а внутрь. В себя. Было в этом ее оцепенении тихое очарование, что натягивает до предела нужную струну в мужском сердце. А у Сергея Павловича эта струна взвилась высокой нотой и лопнула. Он чуть не охнул от непонятной боли в груди.

— Варя, выйдешь за меня замуж? — спросил тихо и закусил по привычке от волнения губу.

— Выйду, — ответила так, словно решение было принято миллион лет назад, а сам вопрос Кошкина будто бы ничего и не значил. И не обязателен он был. Пуст по своему содержанию. И тогда, как водится у мужских особей, которые через отрицательные свои стороны умеют набивать себе цену, Сергей Павлович проронил:

— Но я ничего не смогу дать тебе?!

— Мне ничего и не нужно.