— Зато таким индивидуумам чаще всего удается движение по карьерной лестнице и приобретение материальных благ, — улыбнулась Варя, словно сказанное ею, оправдывало существование Вари Истоминой и Сергея Кошкина.
— Это — да, — согласился Сергей Павлович.
— Только ты не подумай, что мне просто хочется выйти замуж, — вдруг совсем по-детски испугалась Варя.
— А что в этом плохого? — вскинул брови Кошкин.
— Мне не хотелось бы стать тенью Елены Андреевны Варламовой.
Кошкин театрально наморщил лоб.
— Всё, даже тень Елены Андреевны принадлежит президенту холдинговой компании и удачливому бизнесмену Владимиру Юрьевичу Рузскому. Страшно представить, что будет с тем, кто посягнет хотя бы на тень Елены Андреевны Варламовой!.. Мне же принадлежит только память.
— А я о ней и говорю, — серьезно сказала Варя.
— Наверное, в прошлом можно остановить пулю, хотя и в этом я сегодня сомневаюсь. Но остановить разочарованную женщину… Для этого, по меньшей мере, потребуется энергия, сравнимая с той, которая выбрасывается во вселенский вакуум при рождении новых звезд. А, как мы знаем, новые звезды, это взорвавшиеся старые. Я, Варя, взорваться, в свое время, не смог, а теперь боюсь превратиться в черную дыру.
— Может, попробовать найти двойную звезду?
* * *
Вечером, когда вдвоем с Марченко смотрели по телевизору новости, Кошкин пытался прислушаться к себе. Пытался определить: так ли сильно болит то место в сердце, где жила все эти годы Лена. Стоило подумать, и в душе тоскливо засаднило. Но теперь он воспринимал эту боль по-другому: как осколок после давнишнего ранения, удалить который хирургическим путем невозможно в связи с угрозой для жизненно важных органов. С осколком придется жить. В конце концов, живут же люди.
Другое дело: Варя. Думая о ней, Сергей Павлович, покусывал от тревожащей неопределенности губу. Когда-то Лена ругала его за эту глупую привычку, из-за которой на нижней губе у него всегда ютился небольшой шрам. Теперь он останавливался лишь тогда, когда начинал ощущать во рту привкус крови.
Варя… Варя… Новое чувство или взаимная тяга двух пострадавших? Двух израненных, покореженных сердец… В ней есть какой-то тихий, именно тихий, неяркий свет. И Кошкин с содроганием думал о том, что он может к нему прикоснуться. С того дня, когда он впервые увидел Варю в своей лаборатории, он заметил этот свет в ее синих, как утреннее безоблачное небо глазах. Нет, она не потеснила Елену. Она просто прикоснулась к его душе, робко и ненавязчиво, но прикосновение осталось там ждать своего часа. Потому что всякий нормальный мужчина (если только он сознательно не выбрал путь затворничества, стезю монаха) будет до конца жизни искать свою женщину. И если обретет ее, то вместе с ней получит право на вторую жизнь. Совсем другую жизнь.
* * *
Врачебный консилиум пообещал Кошкину, что следующим утром он будет вставать. На ночь даже отключили капельную подпитку. И Сергей Павлович, не дожидаясь благословления из ординаторской, преодолевая сильное головокружение, осторожно сел на кровати лишь только плеснули в окно мутные волны рассвета. Сел, а потом и встал на ноги. Сначала сходил в туалет, где долго и с удовольствием плескал холодную воду на заросшее щетиной бледное лицо. Вдоль стеночки и спящей на дежурном стуле медсестры прогулялся по коридору до лестницы и обратно. Когда вернулся в палату, Михаил Иванович еще лежал лицом к стене. Тихонько лег на свое место, чтобы продолжить размышления о своем незавидном бытие, но мысли путались, либо неслись лавиной, не позволяя зацепиться за что-нибудь существенное и важное.
На душе стало тревожно, когда чуткий к любому звуку Марченко, не проснулся на добрый, но требовательный окрик медсестры:
— Мальчики, пора вставать, принимать лекарство!
Сестра подошла к кровати Михаила Ивановича и осторожно дотронулась до его плеча, склонилась чуть ниже, переменилась в лице, и сначала негромко позвала врача. Потом, выбежав в коридор, крикнула громче:
— Олег Афанасьевич!.. Олег Афанасьевич! Срочно в пятую…
Олег Афанасьевич — встревоженный и одновременно заспанный — уверенно вошел в палату, прикоснулся к шее Марченко и, по-кошкински покусывая губы, заключил:
— Уже не срочно. Часа четыре назад… Холодный совсем…
— Ой, Господи, ведь на поправку шел, — всплеснула руками сестра.
— Это старость, — успокоил ее доктор, — умереть во сне не всякому дано. Вечный двигатель еще не придумали, а уж сердце…
Кошкин, который был сейчас слаб не только телом, но и духом, беззвучно плакал, даже не пытаясь скрыть слез. Потом вдруг достал из-под подушки дистанционное направление с никчемной надписью “Toshiba”.
— Доктор, а если… — начал он.
— В этом случае «если» не бывает, — отрезал Олег Афанасьевич.
Врач собственноручно перевернул тело Михаила Ивановича на спину. Увидев как никогда умиротворенное вселенским покоем лицо старика, Кошкин сунул обратно пульт управления и тяжело вздохнул. Машина времени не нужна там, где нет времени.