Время любить

Мрачные всадники в черных одеждах с закрытыми лицами превратились в регулярную войсковую охрану калифа, и черные селамы уступили место белым бурнусам. Сам Мансур оставил свою одежду с золотой вышивкой и свой сказочный рубин у Амины и надел мундир простого офицера. Готье и Жосс присоединились к солдатам, нахлобучив на глаза шлемы с тюрбанами, и вместе с ними окружили тесным кольцом большие носилки с плотно закрытыми шелковыми занавесками, которые образовали центр всего шествия.

В носилках находился Арно, все так же в бессознательном состоянии, за ним внимательно следили Абу-аль-Хайр, Катрин и Мари. Обе женщины были одеты как служанки. Мари, вооружившись опахалом, обмахивала им раненого. Абу-аль-Хайр приказал одеть Арно в пышные женские наряды, что было довольно трудно сделать, учитывая рост и телосложение рыцаря. Укутанный в широкие покрывала из синего легкого атласа в золотую полоску, в сборчатых шароварах и вышитых туфлях без задников, рыцарь походил на благородную даму, пожилую и больную. Их забавное переодевание внесло нотку веселья, которая превратила их бегство во что-то вроде театрального представления или любовного приключения с похищением. А главное, они покидали этот город, да не одни, а под надежной охраной. Катрин спросила у Мансура, садясь в носилки:

– Что же мы скажем, если встретим людей калифа?

– Что сопровождаем старую принцессу Зейнаб, бабушку эмира Абдаллаха, который правит в Альмерии.

– И нам поверят?

– Кто же осмелится сказать что-нибудь против? – прервал их Абу-аль-Хайр. – Принц Абдаллах, двоюродный брат калифа, такой ранимый человек, что сам наш хозяин бывает очень осторожен в отношениях с ним. Альмерия – это один из наших крупнейших портов. Что касается меня, так совершенно естественно, что я сопровождаю эту благородную даму, – заключил он, устраиваясь на подушках в носилках.

Вся группа ехала в темноте и без шума, раздавалось только приглушенное цоканье копыт лошадей. А совсем близко, в городе, царило оживление. Все огни были зажжены, и город светился в ночной темноте, словно огромное скопление светлячков. И Катрин любовалась этим видом, приподнимая занавески. Она испытывала пьянящее чувство победы. Город был восхитителен, но крики, плач, которые слышались из-за высоких стен, говорили о том, что там происходит побоище.

Голос Мансура долетел до молодой женщины:

– Калиф неистовствует! Поедем побыстрее! Если меня узнают, нам придется сразиться, а нас только двадцать человек.

– Вы забываете нас, – сухо прервал его Готье, который скакал совсем рядом с носилками, так близко, что Катрин могла до него дотронуться. – Мой товарищ, Жосс, умеет сражаться. А что до меня, то уж с десяток я точно уложу.

– Тогда, скажем, нас тридцать один, и да сохранит нас аллах!

Огни Гранады мало-помалу отступили. Плохо различимая дорога, незаметная для тех, кто ее не знал, повернула, и город исчез за могучим скалистым возвышением.

– Дорога будет тяжелой, – проговорил Жосс с другой стороны носилок. – Нам нужно будет пройти высокие горы.

Резкая команда раздалась в темноте, и отряд остановился. Скалистое место кончилось, и опять стала видна Гранада, дворец Амины, где горели лампы на зубцах белых стен. До Катрин долетел голос Мансура:

– Вовремя мы уехали! Смотрите!

Отряд всадников в белых плащах с факелами, которые сеяли по ветру искры, быстрым галопом проехал римский мост и в облаке пыли остановился перед воротами Алькасар Хениля.

Во главе отряда зеленое знамя калифа развевалось в руке офицера-знаменосца. Весь отряд устремился в тяжелые ворота…

Катрин высунула голову и поискала глазами Мансура.

– А Амина? – спросила она. – Ей ничего не грозит?

– Чего же ей бояться? У нее ничего не найдут. Одежда моих людей уже зарыта в саду, а среди ее слуг и женщин нет ни одной, которая не согласилась бы скорее отрезать себе язык, чем ее выдать. И даже если Мухаммад подозревает ее в помощи мне, он никак не вообразит, что она могла помочь и вам. Народ ее обожает, и я думаю, что он и теперь ее любит. Между тем, – заключил он со внезапным взрывом ярости, – в один прекрасный день ему придется отдать ее мне. Я ведь вернусь! Аллах сделает так, что мое возвращение будет его последним днем!..

Ничего больше не произнося, мятежный принц хлестнул свою лошадь и бросился на приступ первого уступа сьерры. Вся группа молча двинулась вслед. Катрин опустила занавеску. Внутри носилок темень была полной и стояла такая духота, что Абу-аль-Хайр откинул занавески с одной стороны.

– Нам не грозит, что нас здесь узнают. Так будем же дышать! – прошептал он.

Катрин с тревогой пощупала лоб Арно. Жар спал, а дыхание стало ровным. Тогда Катрин свернулась калачиком в ногах своего супруга, закрыла глаза и, чувствуя, как счастье и покой овладевают ее сердцем, крепко заснула.

* * *