Время лохов [СИ]

— «Три семерки» пью, «Мадеру»… Да все, что есть!

— Это я понимаю, но здесь другой случай.

В десятом классе я тоже со своими дворовыми пацанами глушил по подворотням «Три семерки», покупал его в магазине без особых сложностей, так как всегда выглядел старше своего возраста; зимой бутылку носил в боковом кармане «москвички», перешедшей мне по наследству от отца.

Мы с Грицаем неторопливо прохаживались вдоль полок со спиртным.

— Вот, думаю, это ей понравится: «Киндзмараули», — выбрал я одно из красных полусладких грузинских вин (меня всегда привлекал его бархатистый вкус).

— Киндз — чё? — не расслышал Грицай название вина.

— Киндзмараули, говорю. Напиток богов.

— Да ну?

— Не попробуешь, не узнаешь. Берем, — я ловко смахнул бутылку с полки и направился к кассе.

— А может, две?

— Хватит и одной. Мы же чисто символически!

— Ну, ладно. — Грицай потянулся за мной следом. — Слушай, а ты когда-нибудь в жизни пробовал африканскую еду?

— Где б я ее пробовал? Я дальше Союза никуда не выезжал.

— Я тоже. Но ведь она должна, наверное, отличаться от нашей?

— Само собой разумеется. И я думаю, прежде всего, остротой. Там, как и в Азии, и во всем Магрибе любят поострее.

— Я тоже люблю сало с перцем и чесноком, а борщ с красным стручковым перцем.

— Ну, тогда стряпня Гелилы тебе точно понравится.

— А тебе?

— Пока ем всё, желудок не отвергает.

Мы не ошиблись: эфиопская кухня, как и почти вся африканская, предполагала острые блюда. Приправы, которые у нас нельзя было достать, Гелила, как правило, привозила с собой, как, впрочем, и кофе. Одной из таких необычных приправ была пастообразная «бербере» (нечто вроде ядреной аджики), которая состояла из десятка различных специй и которая могла достаточно долго храниться в холодильнике.

Перед подачей на стол Гелила извинилась перед нами, что у нее нет традиционных эфиопских лепешек, какие обычно при этом полагаются. У них, оказывается, большинство блюд к столу подается именно на такой особой, кислой лепешке, «ынджере» (что-то вроде наших тонких, на всю сковородку блинов); ею же, оторвав с краю, макают и соус. А индейку она приготовила, как у них готовят курицу, — без всяких хитростей, в соусе из лука на топленом масле со специями и «бербере». «Доро ват» называется.

— К специям еще и острый соус?! Ну, вы даете! Уж я как люблю острое, а у вас тут, наверное, горючая смесь! — разглядывая готовое блюдо, предположил Грицай. — А это что плавает в соусе? Похоже на яйца.

— Яйса, яйса, — закивала Гелила, разрезая индейку на кусочки. Она положила по несколько больших кусочков нам и небольшой себе, обильно полила соусом и села во главе стола.

— Пробавай.

— Так-с, — потер ладонями Грицай. — Приступим, что ли?

Грицай разодрал вилкой тушку, смачно окунул наколотый кусок в соус и быстро отправил в рот. Дальше не смог произнести ни слова, быстро вскочил и с выпученными глазами и широко открытым ртом подлетел к крану с водой, налил себе стакан воды и залпом его осушил. Мы с Гелилой чуть ли не легли на стол от смеха.

— Куда ты столько мечешь? — надрывался я до коликов. — Это ж тебе не кетчуп!

— Ну и бомба! — чуть отдышавшись, Грицай снова подсел к столу. — Как вы это едите?

— Осень хоросо. Патом многа пьем кофи. Многа чашек.

— А у тебя есть настоящий эфиопский кофе? — спросил я, зная, что Эфиопию считают родиной кофе.

— Конесна. Снасала «Доро ват», потом кофи.

Я откупорил бутылку вина, дал ему чуть «надышаться», затем понемногу разлил по бокалам. Такой пир обычно запоминается на всю жизнь. Мы были молоды, непосредственны, искренни; нам не перед кем было рисоваться, мы веселились от души, пытались, не сломав язык, произнести эфиопские слова, а Гелилу научить, как правильно выговаривать русские.

— Тэнайстыллинь — здравствуйте. Тэнайс — тыл — линь… Ха-ха-ха! — чуть ли не катался по полу Грицай. — Как ты говоришь: «Тэнайс»?.. Ой, не могу! Остановите меня, а то умру! — слезно умолял он.

После того, как индейка закончилась, а вино было выпито, Гелила взялась варить кофе. Только не в традиционной турке, а в небольшом кувшине с ручкой, тонким носиком и узким горлышком, который она привезла из родного дома.

Густой аромат крепкого кофе поплыл из кухни по всей квартире. Если бы хозяйка с сыном были дома (они уехали на все выходные к каким-то своим родственникам), наверняка выросли бы на пороге.

Грицай метнулся в нашу комнату и вскоре вернулся оттуда с фотоаппаратом.

— Слушай, не будешь против, если я сфоткаю тебя с Генкой — уж очень сильно просит, — спросил я у Гелилы.

— Ладна.

Грицай пристроился сбоку Гелилы. Я щелкнул.

— И с кофе тоже!

Гелила немного отодвинулась от плиты, Грицай пристроился с другого бока кувшина. Я снова щелкнул.

— А тебя? Тебя? — засуетился Грицай.

— Да ладно, не суетись.

— Давай, давай!

Я глянул на Гелилу, она заулыбалась, видя мое смущение.

— Иди, — позвала.

Я подошел, и мы тоже сфотографировались с кувшином.

Выпили по чашке кофе. Гелила налила себе еще чашку.

— Кофи? — глянула на меня. Я отрицательно покачал головой.

— Низя отказать: нехоросо.

Я вздохнул. Гелила еще раз наполнила мою чашку.

— Кофи? — перевела взгляд на Грицая.