Время милосердия

Не зря шериф провел неделю на телефоне — ему никто не отказал. Гроб встречал почетный караул в составе подразделений из дюжины округов, полиции штата и муниципальных полицейских. В тишине были отчетливо слышны щелчки камер.

Гарри Рекс не попал внутрь манежа. Позже он так описал происходившее Джейку: «Черт, можно было подумать, будто Кофера убили при исполнении служебных обязанностей, в процессе подавления преступности, как подобает истинному копу, а не когда он валялся в пьяной отключке, избив свою подружку».

Толпа расступилась, гроб внесли в манеж. Когда он появился в центральном проходе зала, пастор поднялся на кафедру и громко произнес в микрофон:

— Прошу всех встать!

Присутствующие шумно поднялись с мест и сразу замолчали. Гроб медленно плыл по проходу, за ним шли Эрл и Джанет Коферы и еще примерно сорок членов семьи.

Целую неделю они спорили на тему о закрытом гробе. Существовала традиция открывать гроб во время панихиды, чтобы любимые, друзья и другие скорбящие могли взглянуть на почившего. Это добавляло ситуации драматизма и до предела усиливало горе собравшихся, что и являлось целью, хотя никто этого не признавал. Сельские священники отдавали предпочтение открытым гробам, ведь это позволяло подхлестнуть эмоции и заставляло людей вспомнить о собственных грехах и неминуемой кончине. Порой звучали реплики, обращенные непосредственно к усопшему, словно тот мог восстать из гроба и возопить: «Покайтесь!»

Эрл потерял родителей и брата, и те панихиды проходили при открытых гробах, хотя священники их почти не знали. Но Джанет Кофер понимала, что служба станет душераздирающей, даже если у нее не будет возможности взглянуть на мертвого сына. В конце концов, она настояла на своем, и гроб остался закрытым.

Когда гроб достиг предназначенного ему места, его накрыли широким американским флагом. Гарри Рекс сказал потом Джейку: «Сукина сына выперли из армии, однако хоронили его как героя Вооруженных Сил».

Семья села в первом ряду, в кресла, огороженные бархатным канатом с монограммой Мегаргела. Священник жестом усадил зал и сделал знак франту с гитарой, в бордовом костюме, черной ковбойской шляпе и ковбойских сапогах. Тот подошел к микрофону, тронул струны, дождался, пока все успокоятся, и запел в тишине первый куплет «Старого креста». У него был приятный баритон, гитарой он владел виртуозно. В свое время он играл в кантри-группе вместе с Сесилом Кофером, но чести водить знакомство с его почившим братом не имел.

Вряд ли Стюарт когда-либо слышал старый госпел,[3] как и большая часть его безутешной родни, но он соответствовал скорбной атмосфере и даже усугублял ее. Допев третий куплет, певец слегка поклонился и вернулся на свое место.

Со священником семья познакомилась два дня назад. Одной из самых сложных задач этой ужасной недели оказался поиск священника, который согласился бы провести службу для совершенно незнакомых людей. Несколько сельских проповедников годами пытались достучаться до сердец Коферов, однако ничего не могли добиться. Все вместе они признали лицемерием тщетные попытки переубедить людей, совершенно не годившихся в прихожане. Но один из кузенов все же сумел нанять за триста долларов безработного проповедника без духовного сана, из пятидесятников. Его звали Хьюберт Вифонг, он жил в Смитфилде, в округе Полк. Преподобному Вифонгу требовалась наличность, к тому же он ухватился за шанс выступить перед внушительным собранием. Появилась возможность произвести впечатление на кого-нибудь, знавшего о потребности того или иного прихода в священнике-совместителе.

Вифонг произнес длинную цветистую молитву, потом кивнул милой девочке-подростку. Та подошла к микрофону с Библией в руках и зачитала 23-й псалом.

Оззи, сидевший рядом со своей женой и внимательно слушавший службу, удивлялся разнице между белой и черной панихидой. Он и его помощники вместе с супругами занимали три ряда слева от семьи. Они явились в парадных мундирах и в начищенной обуви. За ними плотной массой сидели полицейские с севера Миссисипи, сплошь белые.

Уилли Хастингс, Скутер Джиффорд, Элтон Фрай, Парнелл Джонсон, он сам, плюс жены, всего ровно десять чернокожих лиц на толпу. Оззи понимал, что их терпят только благодаря его положению.

Вифонг прочитал еще одну молитву, покороче, и сел. К микрофону шагнул с листком бумаги, волнуясь, 12-летний двоюродный брат Стюарта. Он поправил микрофон, опасливо посмотрел в зал и продекламировал собственное стихотворение про то, как он удил рыбу вместе с любимым «дядей Стью».