Время нас подождёт

Оля Щеглова — наша одноклассница, отличница и вообще загадочная девица. Занимается в музыкалке, на физкультуре отлично играет в баскетбол и при этом нисколечки не задаётся. Скромная, на переменках молчит, книжку какую-нибудь читает.

— Ну, дай, посмотрю!

Я забрал у Мишки бинокль и стал рассматривать.

И вправду здорово! Так близко, что кажется — руку протяни и дотронешься! Точно Олька, её шапка полосатая, с бомбончиками. Ой, остановилась возле магазина одежды, заходит… Надо будет завтра у неё спросить — зачем она туда заходила? — вот удивится!.. По тротуару прогуливается семейная пара с большой красной коляской, и я даже увидел, как малыш улыбается, показывая ручкой на дорогу! А на остановке, активно жестикулируя, что-то горячо обсуждали три бабушки и дедушка в очках и пушистой шапке, и сидели на лавочке три парня — один давал другому прикурить, а третий был лысый, без головного убора…

Я вздрогнул и опустил бинокль.

Лысым парнем был Перец.

Глава 25.

От себя не убежишь.

Обратно мы спускались молча.

Я шёл по ступеням и вспоминал, как несмотря на отчаянное желание спрятаться в глубине комнаты, я снова поднял бинокль, продолжая рассматривать тех парней… Да, это был Перец, он даже поднял лицо на башню, и я, «встретившись» с его взглядом, машинально шагнул назад. После этого мне уже не хотелось смотреть в бинокль и спускаться вниз — тоже, а Наташе я позвонить и вовсе позабыл, всё думая… как же? Это он… он здесь, зачем? Как мне не хотелось с ним встречаться!

— Мих, ты чего такой? — спросил Коля.

— Ничего. Потом скажу.

— Давай говори сейчас! — Коля упёрся в меня серыми глазами — тревожными и твёрдыми: он не уйдет, пока я ему не расскажу. Умел он так смотреть, что хочется отвести взгляд…

— Давай от окошек отойдем только…

Мы отошли к лестнице.

— Ты парней на остановке заметил?

— Нет.

— Посмотри, только не подходи близко к проёму. Скажешь, когда уйдут.

— Ты их знаешь?

Я кивнул и прислонился к перилам.

— Колька, лучше от них держаться подальше. Загрызут.

Коля, не опуская бинокля, отозвался:

— Из детдома?

— Ну… У них компания такая… Они со взрослыми парнями связаны, большими, а мелких заставляют на себя работать. Воровать, деньги приносить. А не принесешь — всё, хана тебе!

— Так уж и «хана»! — воскликнул Коля и, опустив бинокль, посмотрел мне в глаза. — Мих, думаешь, на них управы не найдётся?.. Всё, они в маршрутку сели, уехали.

Я про себя выдохнул. А Кольке сказал.

— Какая на них управа? Они так работают, что следов не найдешь, воспитатели их боятся! Коль, какая на них управа?! Если они рассказывали, как нападали на взрослых людей… Среди них есть те, кто уже сидел… Что с ними сделаешь, что?!

Это я крикнул уже от отчаяния. От боли, от внезапной тревоги, от страха потерять свою новую семью, от того, что нет рядом Юрки… Он ведь не знает, я не рассказывал ему!

— Они точно ушли?

Колька кивнул. И бесцветно сказал, тихо как-то и в то же время жёстко.

— Миш, не всё в этом мире меряется силой. И на старуху бывает проруха. И на бандитов… А ты рассказывал кому-нибудь про них? Ты же говорил, что какой-то знакомый у тебя в полиции работал.

— Не у меня, а у Юры! Не рассказывал я ему.

— Почему?

— Страшно.

— Ну и дурень! — выдохнул Коля. — Ладно, ты не бойся. Что-нибудь придумаем…

Обратно мы шли молча.

Купили картошки и разошлись по домам.

Как же хорошо дома! Светлая прихожая, белые обои с ромашками, вязаные салфеточки на тумбочке. Кот, как только я пришёл, стал тереться об меня и подлизываться, Екатерина Николаевна встретила, взяла у меня куртку. Я успокоился немножко, плюхнулся на пуфик, стал снимать ботинки, размышляя о том, что вот, вернулся ты домой, и что бы там, снаружи, не происходило — здесь, будто в крепости…

И тут я увидел Наташу.

Обычно глаза у неё голубые-голубые, чистые, как вода в том озере, которое однажды мне приснилось. Они всегда добрые, эти глаза, весёлые, совсем девчоночьи, и лучится из них какой-то невидимый свет. А сейчас они были серыми, усталыми, и такими грустными, будто что-то случилось, я бы сказал — испуганными, точно она была со мной в башне… В общем, стыдно стало мне, когда я эти глаза увидел, так неловко, что заполыхали уши, а внутри всё скомкалось, и я опустил глаза…

— Наташ, ты это… не сердись… — понял, что говорю совсем не то, что нужно, и — смолк.

— Вы куда за картошкой ходили? — чуть слышно спросила Наташа.

Я чуть было не сказал: на башню.

— Мы пошли в «Перекрёсток», потому что в нашем магазине её не было, и просто немного не туда зашли…

Точно, дурень.

— Мог хотя бы позвонить.

И всё. Больше она ничего не сказала. Ушла в комнату.

Лучше б наругалась.

Вечером я заглянул к ней в комнату: Наташа, сидя за столом, смотрела спектакль, который Славка и его друзья показывали ребятам в детдоме. Иногда щелкала мышкой, что-то выделяла в компьютере и снова запускала видео. Я нерешительно постоял в дверях, поглядывая на монитор: мне тоже хотелось посмотреть спектакль, а с другой стороны было стыдно перед Наташей. А видео было хорошее, качественное, будто снимали фильм, а не игру на сцене.