«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

В эту первую встречу после болезни они виделись наедине. Где была тетя? Не там, во всяком случае. В странной комнате без окон — никого, кроме них двоих. Без окон? Он с любопытством вглядывался в прошлое. Правда, там не было окон. Зато было множество зеркал. И пушистые темные ковры. Общее впечатление о той комнате осталось таким: он ходит по мягким коврам, стоит тишина, повсюду мерцают отражения.

Он сидел рядом с Клариссой, держа ее за руку. Они негромко разговаривали. Он помнил ее трепещущую улыбку и глаза, такие яркие, что это почти пугало. В тот день они были очень счастливы. Даже сейчас он на мгновение вспыхнул от радости, вспоминая, как счастливы они были. Воспоминание о том, что все это принесло одну лишь печаль, пока не тревожило его.

Удивительная ясность восприятия постепенно возвращалась к нему, пока они сидели и разговаривали; в мире снова воцарилась гармония. Комната была центром вселенной, совершенной, прекрасной и упорядоченной, небесные сферы пели, вращаясь вокруг них.

«Я был ближе к Клариссе, — подумал он, — чем когда бы то ни было потом. Это был ее мир, прекрасный, спокойный и очень яркий. Я почти слышал музыку механизмов, певших, пока они безупречно выполняли свою работу. Для нее жизнь всегда была такой. Нет, я никогда больше не подходил к ней настолько близко».

Механизмы… почему вдруг всплыл этот образ?

С этой комнатой только одно было не в порядке. Лессинга не покидало ощущение, будто за ним следят, знают, что он думает и делает. Скорее всего, из-за зеркал. Тем не менее он постоянно испытывал неловкость. Он спросил Клариссу, зачем зеркал так много. Та рассмеялась:

— Чтобы лучше видеть тебя, дорогой.

Но потом она замолчала, будто пораженная неожиданно пришедшей в голову мыслью, и с озадаченным видом оглянулась по сторонам, созерцая отражения своего лица, глядевшие под самыми разными углами. К этому времени Лессинг уже привык видеть на ее лице выражение, не соответствующее обычным, повседневным причинно-следственным цепочкам, и не стал докапываться. Странное создание эта Кларисса — во многих, многих отношениях. «Дважды два», — подумал он внезапно с нежным, веселым удивлением, для нее уж никак не меньше шести, и она часто впадала в неоправданно глубокую задумчивость по поводу самых тривиальных вещей. Почти с самого начала их знакомства он убедился, что задавать ей по этому поводу вопросы — напрасный труд.

— К этому времени, — сказал он, обращаясь больше к себе самому, — я уже не расспрашивал ее ни о чем. Не осмеливался. Я жил на обочине мира, явно не совсем нормального, но это был мир Клариссы, и я не задавал вопросов.

Безмятежная, яркая, безупречно упорядоченная маленькая вселенная Клариссы. Настолько упорядоченная, что ради сохранения ее безмятежности, можно было передвинуть звезды — если понадобится. Ровно поющие в своем движении механизмы, не дающие ей стать участницей уличной аварии или уничтожающие материю, чтобы она могла промокнуть и метаться в жару…

Эта лихорадка служила какой-то цели. Теперь он был абсолютно уверен: с Клариссой не случалось ничего такого, что не служило бы какой-нибудь цели. В окружавшем ее маленьком мире не было места случайности. Жар и лихорадка породили бред, и в бреду с его странной, ненормальной ясностью проникновения в суть вещей… она должна была… что? Разглядеть истину? А существовала ли истина? Он понятия не имел. Но ее глаза теперь сияли неестественно ярко, будто она все еще пылала жаром или… или видела свое будущее, столь великолепное, что оно отражалось, сверкая, в ее глазах, тьма в которых была ярче света.

Отныне Лессинг был уверен: она даже не подозревала, что ее жизнь была не такой, как у всех, что больше ни с кем не случались чудеса и мир вокруг не нес на себе отсвет clarissima.

В те дни их осеняла совершенно особенная, пусть и неброская красота. Кларисса любила его, — он не сомневался в этом. Однако владевший ею восторг выходил далеко за пределы этого чувства. Должно было произойти нечто замечательное, это ощущалось по ее поведению, но — вот странность! — она, похоже, сама не знала, что именно. Точно ребенок, проснувшийся рождественским утром и лежащий в восхитительной полудремоте; он помнит лишь, что по пробуждении его ждет что-то чудесное.

— Она никогда не говорила об этом? — спросил Дейк.

Лессинг покачал головой:

— Это просто чувствовалось во всем. И если я пробовал задавать вопросы, они как будто… повисали в воздухе. Нет, она не уклонялась от ответа сознательно. Скорее она не совсем понимала… — Он помолчал. — Потом все пошло наперекос, — медленно продолжил он. — Что-то…

Вспоминать эту часть было особенно трудно. Возможно, плохие воспоминания погрузились немного… глубже приятных, изолированные дополнительными слоями ментальных рубцов. Что произошло? Лессинг знал, что Кларисса любит его; они собирались пожениться; оба понимали, как нужно действовать, чтобы счастье стало реальностью.