На мгновение в голове помутилось от уверенности, что все повторяется снова. Потом он разглядел Клариссу. Та спокойно стояла, глядя вверх, лицо сияло от радостного предвкушения. Это был тот же рождественский утренний вид, который он замечал и прежде, но теперь трогательный, как никогда. Он не мог видеть, на что она смотрит, но выражение было явно тем же самым. Скоро должно было произойти что-то чудесное, о чем и свидетельствовал этот восторженный вид. Что-то невероятно чудесное, вот-вот, совсем скоро…
Воздух вокруг нее замерцал. Лессинг удивленно замигал. Воздух стал золотым и начал поливать ее искрящимся дождем. Это сон, мелькнула дикая мысль. Он видел все это прежде. Кларисса, подняв голову, стоит под сияющим дождем, и струи медленно обтекают ее. Он ждал, что пол вот-вот уйдет из-под ног…
Нет, все происходило на самом деле. Перед ним в тишине комнаты разворачивалось еще одно изумительное чудо.
Раньше видел это во сне, а теперь — наяву. Кларисса под дождем… под звездным дождем? Словно Даная под золотым ливнем…
Словно Даная, запертая в своей медной башне. Сходство Клариссы и Данаи с необыкновенной силой поразило его. И немыслимый сияющий дождь, и ее восхищенный вид. Что заставило этот поток изливаться на нее? Какая всемогущая сила отделила Клариссу от остального человечества, спрятала ценой нарушения законов природы, поддерживала бесперебойную работу механизмов, деятельно защищавших ее на этом невероятном пути? Всемогущая сила… да, всемогущая, как сам Зевс, некогда изливавший на своих избранниц такой же невероятный дождь.
Лессинг неподвижно застыл, глядя на далекое отражение в зеркале, а его мысли мчались все быстрее и быстрее, выстраивая цепочку рассуждений, — и наконец явился совершенно невозможный вывод, который заставил его ошеломленно открыть рот. Дело в том, что он вроде бы нашел ответ. Дикий, совершенно неправдоподобный ответ.
Больше он не сомневался, что когда-то, непонятно как, жизнь Клариссы оказалась связана с другим миром, не нашим. И этот другой мир сразу же, без усилий захватил верховенство. С трудом верилось, что некая бесстрастная сила отнеслась к Клариссе с таким заботливым, небезразличным вниманием. Судя по отдельным эпизодам, которые позволили увидеть Лессингу, за всем, что она делала, скорее наблюдал некий разум. Существо, понимающее людей так глубоко, точно само было почти человеком. Кто-то, буквально ставший ангелом-хранителем, что вел Клариссу… куда?
Этот Кто-то определенно не хотел, чтобы Кларисса видела уличную аварию, и перенес ее на безопасное расстояние через пространство и время, окутав завесой, благодаря которой она даже не догадалась, что произошло. Кто-то пожелал, чтобы она простудилась, заболела, бредила, — и уничтожил беседку. Кто-то, начал понимать Лессинг, почти буквально вел ее за руку через спокойные, задумчивые, сияющие дни и ночи, окутав покровом волшебства, столь сильного, что оно обволакивало любого, кто к ней приближался. Когда она, надолго уходя в себя, пристально вглядывалась, следила за совершенно заурядными событиями, чей голос неслышно нашептывал ей на ухо, повторяя неведомо какие уроки?
И как сам Лессинг вписывался в эту схему? Может быть, думал он ошеломленно, он — тоже часть замысла, банальная, но, в каком-то смысле существенная? Кто-то позволял им доставлять друг другу невинную радость, но в нужный момент всемогущая рука протягивалась и мягко возвращала их на правильный путь — путь Клариссы, не Лессинга. Действительно, когда приближалась опасность, именно Кларисса оказывалась защищена. Она не догадывалась о пробеле во время уличной аварии, почти не заметила исчезновения беседки. Другое дело — Лессинг. Он знал. Он был шокирован и ошеломлен. Но… Лессинг должен был забыть.
В какой момент Кларисса шагнула в полную зеркал темницу со странной тетей-тюремщицей и, не догадываясь об этом, свернула на тропу, проложенную Кем-то для нее? Кто нашептывал ей в ухо, когда она, точно во сне, проживала свои дни, кто низвергал на эту новую Данаю золотой поток, когда она стояла одна в своей стеклянной башне?
Никто не мог дать ответа. Возможно, ответов было столько, сколько в состоянии вообразить разум, и еще больше — за пределами воображения. Как может человек угадать ответ на вопрос, если весь человеческий опыт не содержит ничего подобного? Хотя нет, содержит, но только одно.
Даная-то была.
Это нелепо, сказал себе Лессинг тогда, — пытаться найти тут какое-то случайное сходство. И тем не менее… как начиналась легенда о Данае? Некто посторонний вроде него самого две тысячи лет назад случайно увидел другую Клариссу, стоящую в состоянии экстаза под другим звездным дождем. И если исходить из того, что так оно и было, что первая легенда о Данае истинна, есть ли основания полагать, что увиденное им — не то же самое? Существует множество легенд о смертных, которых возжелали боги. Греки не были наивными, поэтому не исключено, рассуждал Лессинг, что в основе аллегории всегда или почти всегда лежат реальные факты. Должна быть какая-то основа, иначе откуда все эти бессчетные истории?