«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

Но к чему так долго и терпеливо готовили Клариссу? Едва он задался этим вопросом, как в его сознании невольно всплыла легенда о Семеле, которая увидела своего любовника с Олимпа в истинном свете его божественности и умерла, сраженная ужасным зрелищем. Может, долгая, медленная подготовка была задумана лишь для того, чтобы уберечь Клариссу от судьбы Семелы? Может, ее мягко, но непреклонно вели от знания к знанию, чтобы, когда бог снизойдет к ней в мощи и славе, она смогла вынести великолепие уготованной ей судьбы? Не этот ли ответ стоял за сияющим предвкушением, которое Лессинг так часто замечал на ее лице?

Внезапно его пронзила обжигающая ревность. Кларисса, не догадываясь об этом, уже видела проблеск великолепия, которое ее ожидало и в котором ему не было места…

Лессинг с силой ударил по двери и позвал:

— Кларисса!

В зеркале было видно, как она вздрогнула и обернулась. Ливень вокруг нее заколыхался. Потом она исчезла из вида, осталось лишь золотистое мерцание среди зеркал, отмечавшее ее путь к двери.

Лессинг стоял, вздрагивая, покрываясь испариной и чувствуя необоримое смущение. Он знал, что его заключения нелепы и невозможны. Он не верил в них по-настоящему. Все эти озарения вспыхнули в его сознании слишком спонтанно, чтобы верить им, исходили из слишком произвольных предпосылок, чтобы опираться на них и при этом оставаться в здравом уме. Даже если допустить, что необъяснимые явления имели место, божественное вмешательство не было обязательным, рассуждая логически. Однако кто-то, Кто-то, стоял за всеми этими событиями, и этот Кто-то, кем бы или чем бы он ни был, вызывал у Лессинга мучительное чувство ревности. Из-за того, что планы Кого-то не включали его. Он знал, что не включали и не могли включать. Он знал…

— Привет, — негромко сказала Кларисса. — Я заставила тебя ждать? Наверное, дверной колокольчик не в порядке… я не слышала, как он звонит. Входи.

Он пристально смотрел на нее. Безмятежное, как всегда, лицо. Может, слабые отсветы восторга все еще сияли в ее глазах, но золотой ливень прекратился, и она никак не показала, что помнит о нем.

— Что ты делала? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Ничего, — ответила Кларисса.

— Но я видел тебя! — взорвался он. — В зеркалах… я видел тебя! Кларисса, что…

Мягко и нежно его рот накрыла… рука? Ничего осязаемого, ничего реального. Но слова не проходили сквозь эту преграду. Само молчание, словно толстый кляп, запечатало ему рот. Это длилось совсем недолго, а потом Лессинг понял, что Кто-то прав, что он не должен говорить, что сказать это было бы жестоко и неправильно.

Пот стекал по его лбу, колени дрожали, в голове была пустота.

После долгого молчания он произнес:

— Я… Я плохо себя чувствую, Кларисса. Думаю, мне лучше уйти…

Лампу над столом Дейка мягко покачивал ветер, дувший из занавешенного окна. Далекий гудок поезда, мчавшегося по территории военных, казался неизмеримо более далеким из-за тьмы. Лессинг выпрямился в кресле и ошеломленно оглянулся, испуганный резким переходом от таких ярких, таких живых воспоминаний к реальности. Дейк сложил руки на столе, наклонился вперед и спросил мягко:

— И ты ушел?

Лессинг кивнул. Он даже не думал о том, чтобы не доверять своим воспоминаниям или отвергать их. Воспоминания были гораздо более реальными, чем этот стол или сидевший за ним человек с мягким голосом.

— Да. Надо было уйти и разобраться в своих мыслях. Она обязательно должна была понять, что с ней происходит, но я не мог заговорить с ней об этом. Она… спала. Но ее следовало разбудить, прежде чем стало бы слишком поздно. Мне казалось, она имеет право знать, что надвигается, а я имею право сказать ей об этом. Пусть сделает выбор между мной и… Им. Мне казалось, что этот выбор нужно сделать в ближайшее время, или будет слишком поздно. Он, конечно, не хотел, чтобы она знала. Он собирался появиться в соответствующий момент — когда она будет готова — и завладеть ею без ненужных вопросов. Я должен был разбудить ее и заставить все понять до того, как это произойдет.

— Ты думал, что этот момент близок?

— Очень близок.

— И что ты сделал?

Взгляд Лессинга сделался рассеянным: воспоминания снова завладели им.

— Повел ее на танцы следующим вечером… — сказал он.

Она сидела напротив него за столиком, стоявшим рядом с маленькой танцевальной площадкой, медленно вертела в пальцах стакан с хересом и вслушивалась в звуки скверного оркестра, эхом отдававшиеся в тесном прокуренном помещении. Лессинг и сам до конца не понимал, зачем привел ее сюда. Может, надеялся, что, лишенный возможности рассказать о своих подозрениях и страхах, сумеет таким образом пробудить ее от спячки — ведь она сама заметит, насколько ее мир отличается от нормального? Или, может, рассчитывал, что здесь, в небольшом замкнутом пространстве, сотрясаемом дикими ритмами, забитом людьми, что сознательно одурманивают себя музыкой и спиртным, сияющая броня безмятежности даст крошечную трещину, которая позволит разглядеть, что находится внутри?