Лессинг сидел, позвякивая кусочками льда в стакане — это была уже третья порция, — и получал удовольствие от тумана в голове, который добавился к особенному, искрящемуся туману, всегда окружавшему Клариссу. Он сказал себе, что больше не будет пить. Нет, он еще не был пьян, однако тем вечером сама атмосфера была пьянящей, даже в таком маленьком, шумном, второразрядном ночном клубе. Оглушительная музыка несла в себе привкус наркотического неистовства; разгоряченные танцоры на тесной площадке излучали возбуждение.
И Кларисса отзывалась на эту атмосферу. Ее огромные черные глаза сияли с непереносимой яркостью, смех звучал заразительно и непринужденно. Они танцевали в этой сутолоке, не замечая толчков, захваченные ритмом музыки. Кларисса была куда разговорчивее, чем обычно, и очень веселой, а ее тело в руках Лессинга — таким послушным…
Что до него самого… да, он опьянел, то ли от трех порций спиртного, то ли от какой-то более тонкой и сильной интоксикации — он не знал. Но все его понятия о ценностях восхитительным образом сместились в сторону безответственности, в ушах звенела неслышная музыка. В эти минуты ничто не могло взять над ним верх. Он не боялся ничего и никого. Он увезет Клариссу отсюда… из Нью-Йорка, от тюремщицы-тети и необыкновенного Кого-то, приближающегося с каждым вдохом.
Потом опять пошли провалы в памяти. Он не мог вспомнить, как они покинули ночной клуб и оказались в его автомобиле, куда собирались ехать. Следующий момент, который запомнился: они едут по аллее Генри Гудзона над неслышно скользящей темной рекой, в которой отражаются гирлянды огней.
Они бросили вызов… ну, просто схеме. Как он думал, оба понимали это. В этой схеме не было места неистовой, бесшабашной поездке вдоль Гудзона, с перекрестными улицами, проносившимися мимо, словно спицы в сияющем колесе. Кларисса откинулась назад, опершись на его согнутую свободную руку, и была, казалось, опьянена не меньше его, всего лишь под воздействием двух порций хереса и неистового ритма музыки, яростного возбуждения этой странной ночи. Возможно, их опьянение было вызвано собственным вызывающим поведением, поскольку они убегали. От чего-то… от Кого-то. (Это было невозможно, конечно. Даже в своем опьянении Лессинг понимал это. Но они могли хотя бы попытаться…)
— Быстрее! — подначивала его Кларисса, двигая головой в изгибе его руки.
Она была поразительно оживлена этим вечером, Лессинг никогда не видел ее такой. Почти проснулась, думал он, пребывая в тумане, от которого кружилась голова. Почти готова выслушать то, что он должен сказать. Предостережение…
В какой-то момент он остановился под уличным фонарем и заключил ее в объятия. Той ночью ее глаза, ее голос, ее смех сверкали и искрились. Лессинг понял: если он прежде думал, что любит ее, то эта новая Кларисса была полна такого очарования, что… что… да, сам бог мог склониться с Олимпа и возжелать ее. Лессинг целовал ее со страстью, которая заставляла город торжественно вращаться вокруг них. Просто восхитительно — быть пьяным, влюбленным и целовать Клариссу под взглядом ревнивого бога…
Когда они поехали дальше, в воздухе возникло ощущение… неправильности. Схема старалась выправить себя, заставить их вернуться на предопределенный путь. Он чувствовал, как спокойная сила давит на его разум. Было ясно, что поток машин незаметно выводит его на улицы, ведущие к дому Клариссы, что он вырвется из этого потока, а дорога на север будет закрыта из-за ремонта, и, направившись в объезд, они вновь устремятся на юг. Раз за разом он обнаруживал, что номера домов идут в убывающем порядке, что он едет к центру Нью-Йорка и объезжает перекрытый участок, твердо решив не возвращаться.
Схема должна быть сломана. Непременно. Он смутно надеялся, что если порвет хоть одну ее нить, открыто бросит вызов этой спокойной, мощной силе, пусть даже в такой незначительной степени, то добьется своей цели. Однако сделать это одному оказалось не под силу. Всемогущим механизмам, с жужжанием делающим свое дело, сопротивляться невозможно — он будет повиноваться, даже не отдавая себе в этом отчета, — если только Кларисса не станет на его сторону этой ночью. Казалось, ее сила была сродни божественному всемогуществу, словно она впитала ее частичку, долго пребывая рядом.
Или Кто-то удержал свою руку, не стал резко возвращать Клариссу на место, уготованное ей в этой схеме, чтобы она не догадалась — раньше времени — о размахе его могущества?
— Поворачивай, — сказала Кларисса. — Поворачивай, мы снова едем не туда.
Он сражался с рулем.
— Не могу… не могу, — чуть ни задохнувшись, сказал он.
Она одарила его ослепительным темным взглядом и перегнулась, чтобы самой взять руль.
Даже для нее это было трудно. И тем не менее она медленно развернула автомобиль, пока машины позади раздраженно сигналили, медленно сломала схему — в очередной раз, — завернула за следующий угол и поехала на север. Расплывчатые огни Джерси проплывали в окутавшем их тумане исступления.