«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

В атмосферах на основе кислорода и галогенов, в мирах, окруженных дрожащим пламенем древних звезд и недоступных нашим телескопам, под водой, там, где царят холод, темень и пустота, матрица бесконечное множество раз повторяет себя и благодаря невообразимой научной и психической мощи Homo superior биологический цикл представителей этой цивилизации совершается, заканчивается и начинается снова. Отнюдь не спонтанно, в одно и то же время, во многих мирах, схема, одним из проявлений которой была Кларисса, возникает и развертывается.

Или, используя аллегорию Кейбелла, схема Клариссы одной гранью присутствует на Земле, но это не одна грань из возможных шести, а одна из бесконечно возможных. На каждой стороне этой невообразимой геометрической сферы Кларисса двигалась, была независимым существом и постепенно развивалась. Училась сама и выслушивала уроки. Тянулась к центру сферы, которая была — или однажды будет — завершенной Клариссой. Однажды последнее зеркало-грань пошлет в центр ее повзрослевшее отражение, множество Кларисс, если можно так выразиться, протянут друг другу руки и сольются в завершении.

До этого момента мы можем проследить их путь. Но не после того, как отдельные элементы сольются в потрясающе завершенное существо, для которого во множестве миров взрослело множество Кларисс. После этого Homo superior не будет иметь никаких точек соприкосновения с homo sapiens — точек, доступных пониманию последних. Мы знаем их как детей. И они растут. Детство остается позади.

— Кларисса… — сказал он.

И молча замер, глядя через темный дверной проем в зеркальную полутьму, видя… то, что видел. На лестничной площадке было темно. Вверх и вниз уходила лестница, тихая, затянутая тенями. В спокойном воздухе не ощущалось никакого движения. Мощь, не требующая демонстрации мощи.

Он повернулся и медленно пошел вниз по лестнице. Страх, боль и так долго снедавшее его беспокойство ушли. Снаружи, на обочине, он закурил сигарету, подозвал такси и задумался о том, что делать дальше.

Машина понеслась. Темная, сверкающая Ист-ривер плавно скользила на юг вдоль улицы. С другой стороны послышалось громыхание поезда.

— Куда едем, сержант? — спросил водитель.

— В центр, — ответил Лессинг. — Где тут можно хорошо оттянуться?

Он приятно расслабился, откинувшись на подушках. Сознание полностью избавилось от напряжения и беспокойства.

На этот раз память была заблокирована прочно. Он проживет отведенный ему срок, довольный и счастливый, как любой другой человек, радуясь жизни в той мере, в какой способен на это, и с глубоким удовлетворением пользуясь игрушками Земли.

— Ночной клуб? — спросил водитель. — В новой «Кабане» неплохо…

Лессинг кивнул:

— Ладно. Пусть будет «Кабана».

Он откинулся назад, с наслаждением вдыхая дым. Наступил детский час.

Пробуждение

В психлечебнице никогда не бывало спокойно. Даже с приходом ночи, в наступившей относительной тишине, ощущалось тревожное напряжение в воздухе, ведь обострения психических расстройств столь же постоянны, хоть и не столь регулярны, как кружение аттракционов в парке.

Вечером у Грегсона из тринадцатой палаты случился очередной приступ маниакально-депрессивного психоза, и проблем избежать не удалось. Прежде чем санитарам удалось упаковать его в смирительную рубашку, он умудрился сломать руку застывшему в полной неподвижности пациенту-кататонику, который не издал ни звука, даже когда треснула кость.

После дозы апоморфина Грегсон утихомирился. Через несколько дней он окажется в нижней точке кривой своего психоза — отупевший, неподвижный, ничем не интересующийся. И в течение некоторого времени никакое событие не сможет вызвать у него самомалейших эмоций.

Доктор Роберт Бруно, главный врач, подождал, пока выйдет медсестра с уже не стерильным шприцем, и кивнул санитару:

— Прекрасно. Подготовьте пациента. В третью операционную, через полчаса.

Взгляд его голубых глаз был холоден. Плотно сжав губы, он вышел в коридор. Там дожидался доктор Кеннет Моррисси, и вид у него был обеспокоенный.

— Операция, доктор?

— Идемте, — сказал Бруно. — Нужно подготовиться. Что с Уилером?

— Похоже, обычный перелом предплечья. Я наложил шины.

— Поручите его кому-нибудь другому, — распорядился Бруно. — Мне нужна ваша помощь. — Он отпер дверь своим ключом. — Грегсон сейчас в хорошей форме для эксперимента.

Моррисси промолчал. Бруно коротко рассмеялся:

— Что вас беспокоит, Кен?

— Слово «эксперимент», — ответил Моррисси.

— Пентотал тоже был экспериментальным средством, когда его применили впервые. Так и тут: искусственная эмпатия. Если и имеется риск, то для меня, а не для Грегсона.

— Вы настолько уверены?

Они вошли в кабину лифта.

— Да, я уверен, — выделил последнее слово Бруно. — Всю жизнь я следовал правилу: предпринимая нечто новое, я должен быть абсолютно уверен в успехе. Эксперимент не может не удаться. Я не вправе рисковать пациентами.

— Но…

— Идемте. — Бруно вышел из лифта и направился в сторону смотровой палаты. — Хочу все проверить в последний раз. Измерьте мне кровяное давление.