— Пока я об этом не подумал, — продолжал Сейлз, — не мог понять, каким образом она дышала под водой. А теперь начинаю понимать. Человеческие существа не способны извлекать кислород из жидкости, но… В общем, этот вопрос решается с помощью искусственных изотопов. К тому же что-то свело девушку с ума. Можно сказать, она страдала от разновидности шизофрении. Или одержимая была, если вам так больше нравится. Ее сознанием полностью завладело… что-то чужеродное. — Он побарабанил пальцами по столу, вскинул голову и добавил: — Я взял образцы озерной воды. Из тела девушки. Вот только никакая это не вода. Может, раньше эта жидкость была водой, но теперь она смешана с другими компонентами. Она наполовину живая. Не протоплазма, но близко к тому. Я пытаюсь выпарить ее, спровоцировать химическую реакцию. Пока не получается. В ней имеются следы гемоглобина. Да и в целом у нее множество характерных признаков крови. Но — шеф, я сейчас важное скажу — я не нашел ни единого лейкоцита. Понимаете, что это значит?
Я помотал головой.
— Одна из главных реакций на радиацию — уменьшение количества белых кровяных клеток. Из-за этого организм становится восприимчив к инфекциям. Соразмерно редуцируется пропорция полиморфноядерных лейкоцитов. Это самоочевидно. Ну, теперь понимаете, о чем я? Или нет?
И снова я помотал головой. Беспокойство нарастало, но сперва я должен был выслушать Сейлза, а потом уже действовать; я знал, что вынужден буду действовать. Наверное, уже представлял, что придется сделать, прежде чем я покину этот кабинет. Я дал знак продолжать.
— И еще одно наблюдение по поводу этой… ладно, назовем ее водой, — осмотрительно произнес Сейлз. — В ней довольно много бора плюс некоторое количество лития. Понятно, что вся область Кольца беспрестанно подвергается всевозможному облучению, но сейчас нас интересуют его электромагнитные и ядерные разновидности, способные вызвать биологическую реакцию. Вы же помните, что оба эти элемента — и бор, и литий — катализируют эффект бомбардировки тепловыми нейтронами. Поэтому организм вроде этого озера получает очень большую дозу радиации. Той, что оказывает на него максимальное действие.
— Организм вроде этого озера? — эхом отозвался я.
— Думаю, да. Озеро — это организм. До сего момента мы имели дело лишь с продуктами эволюции и мутации — существами, в которых можно было узнать животных, даже после генетических изменений. Причина может быть в том, что мутантные гены дублируются медленнее остальных и склонны проигрывать в борьбе за господство. В сущности, полной мутации — вроде этого озера — никто не ожидал. Шансы слишком малы. Но мы знали, что такое возможно. Думаю, сейчас мы стоим перед лицом настоящей опасности — огромной и непостижимой.
Я подался вперед.
Я знал, что надо сделать. Прямо сейчас? Нет, чуть позже. Дверца в моей голове приоткрывалась все шире, на нее напирали воспоминания об опасности, и преграда готова была рухнуть в любой момент.
— Давайте пока об этом забудем. — Сейлз изменился в лице. — Перед тем как девушка умерла, я поговорил с ней. Хочу перепроверить мои выводы, шеф. Один я уже обозначил. Второй — это рассказ девушки. И они сходятся. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Пришлось влезть в самую глубину ее сознания, и только после этого я сообразил, что за компульсивное побуждение ее погубило. Она сама не знала, что разговаривает со мной. Времени у меня было немного: она говорила и одновременно умирала. Но благодаря ее словам у меня появились кое-какие соображения. — Он помолчал. — Скажите, во время ваших контактов с озером… вы не заподозрили, что оно живое?
4. Голос озера
Вдруг до одури неожиданно из памяти выплыл образ: я лечу над озером (в тот первый раз, когда мы с Девидсоном взяли вертолет), а из бледного тумана на меня пялится огромный глаз.
Тем глазом было само озеро, огромная полупрозрачная линза, поймавшая нас, словно пташек в силки, и потянувшая вниз, к себе, с неодолимой силой; ее призыв заполнил все закоулки нашего сознания, как темную комнату заполняет солнечный свет.
— Нет, — просипел я, — не заподозрил. Давай дальше.