«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

Генетическое развитие вытянули по параболе, которая пересеклась с восходящей параболой измененного экологического баланса на планете, чтобы дальше развитие Ганимеда и ганимедцев двигалось по новой кривой. Еще через несколько поколений круг замкнется, вернувшись к обычным людям. К тому времени Ганимед должен стать пригодным для жизни земных людей, а ганимедцы должны мутировать еще раз, чтобы опять стать такими же, как люди.

Может быть, из всех возможных планов этот был не лучшим. Человечество несовершенно. В начале технологической эры было сделано немало ошибок, немало ложных шагов. На развитие планетарных инкубаторов большое влияние оказало соотношение сил между разными странами на планете Земля. Цивилизация находила новые источники энергии, изобретала новые процессы и технологии, и социальные конфликты изменялись и сдвигались.

Фентон подумал про Торрена. Да, немало было ошибочных посылок. Дети Торрена должны были шагать гигантами по свободной планете. Колоссы из центрифуги. Но этот эксперимент провалился. Даже на крохотном Ганимеде вся чудовищная сила Торрена не могла заставить его беспомощное тело подняться во весь рост.

Легче было выводить новые породы животных. В новых, еще продолжавших свое формирование морях Ганимеда и на суровых холодных материках планеты выращивались существа, которые могли дышать в этой атмосфере: существа арктического и субарктического пояса, моржи, разные породы рыб, лемминги и лоси. Теперь на Ганимеде росли деревья, по пустошам распространялись мутировавшие растения тундры — им помогали лаборатории фотосинтеза. Рождался мир.

По всей планете шагали дающие тепло и жизнь башни, построенные правительством Земли за последнее столетия и до сих пор принадлежавшие Земле, неподвластные Торрену, которому принадлежал весь Ганимед. Фентон повел машину через вершину холма и на миг притормозил, чтобы глянуть на запад. Там поднималась новая башня, одна из нескольких сотен, — она должна была помочь старым в применении нового способа ускорения изменений. Через десять лет эти заснеженные холмы, наверное, будут покрыты пшеничными полями…

В этом месте дорога раздваивалась. Одна вела в долину. Другая, словно длинная голубая лента, пролегла на вершины холмов и внезапно обрывалась вместе с горизонтом, который нырял к космопорту.

Там ждал улетающий домой корабль. Фентон тронул шрам на щеке и посмотрел на дорогу в космопорт. Земля, подумал он. А потом? Ему вспомнилось худощавое умное лицо Брайна и Торрен, плескавшийся в своей ванне, которая, как центр паутины, была связана с каждой секцией квадратной мили Комплекса и с каждой полоской земли этой крохотной планеты. Нет, не паутина — остров. Плавучий остров, никак не связанный с человечеством.

Фентон в ярости сказал что-то и резко крутанул руль. Машина резко свернула, подняв ослепительный снежный вихрь, и понеслась по правой дороге — вниз, к бирюзовому туману над долиной.

Через час он приехал в деревню под названием Провиденс.

Здешние дома были выстроены из местного камня, крыши крыты мхом. От первых экспериментов с домами из металла, пластика и привозного дерева пришлось отказаться в пользу местных материалов. Для жизни на Ганимеде ни один дом не подходил лучше, чем дом, построенный из ганимедского камня.

Люди в основном принадлежали к северным народностям, которых скрещивали между собой, чтобы получить нужные качества. Ганимедцы, которые вышли на засыпанную снегом улицу встречать машину Фентона, представляли собой совершенно новую расу. Расу неожиданно красивых людей — ведь их выводили совсем не ради красоты. Может быть, красота их происходила от прекрасного здоровья или оттого, что они были в ладу со своей жизнью, со своим миром и знали, что работа, которую они делают, правильна и нужна. Была — до настоящего момента.

Одетый в меха высокий человек с желтыми волосами наклонился к окошку машины; в морозном воздухе, которым пока не мог дышать ни один землянин, от его дыхания клубился пар.

— Ну как, Бен? — спросил он.

Его голос заставил вибрировать диафрагму, встроенную в стенку машины. Только так ганимедец мог разговаривать с человеком, рожденным на Земле. Их голоса должны были проходить через слой углекислого газа, а также через металлическую и резиновую пластины. Но это мало что меняло. Внутренний мир человека отделяют куда более высокие барьеры.

— Примерно так, как ты и предполагал, — ответил ему Фентон, глядя, как вибрирует от звуковых волн диафрагма.

Интересно, подумал он, как же звучит мой голос — там, на улице, в холодном воздухе, наполненном тяжелыми газами.

И желтоволосая, и темноволосая головы одновременно кивнули: они поняли друг друга. Высокие люди вокруг машины словно немного ссутулились, хотя двое или трое коротко рассмеялись, а большая женщина в меховом капюшоне сказала:

— Бен, Торрен тебя очень любит. А как же иначе? Может быть…

— Нет, — решительно ответил ей Фентон. — Он вообразил, будто я — его продолжение, вот и все. Я-то могу ходить повсюду. Но я лишь его часть, как рука или нога. А если Торренов глаз соблазняет его…