И Морган пошел вниз, двигаясь с почти ощутимым затруднением, наверное вызванным целиком психологическими причинами; в кухне он наливал воду и насыпал кофе руками, которые вдруг утратили всякую ловкость. Кофе начал испускать аромат, за окном было уже совсем светло, когда в доме вдруг раздался какой-то не поддающийся описанию шум.
Морган застыл, прислушиваясь к вибрирующему, звенящему звуку, который медленно стихал. Звук раздался сверху, приглушенный стенами и перекрытиями. Он неприятно ударил по ушам, затихая какими-то ощутимыми волнами, подобными волнам, расходящимся по поверхности воды. И напряжение в воздухе неожиданно прорвалось.
Морган ощутил, как немного осел от облегчения, словно именно напряжение поддерживало его в период долгого ожидания. Он не заметил ни как бежал по дому, ни как поднимался по лестнице. Следующим, что он запомнил, была фигура Билла, неподвижно стоящая перед открытой дверью.
Кажется, внутри было весьма темно. Но там же появилось множество светлых точек — они беспорядочно двигались, вспыхивая и угасая, точно светляки. Пока мужчины смотрели, огни начали тускнеть и пропадать, — может, это была просто галлюцинация.
Но то, что стояло, повернувшись к ним лицом, в дальнем конце комнаты, галлюцинацией не было. Не совсем. Там был кто-то.
Кто-то чужой. Ни глаза, ни рассудок двух мужчин не могли помочь им — существо нисколько не походило на человека. Никто, кому довелось бы на краткий, ошеломляющий миг встретиться с чем-то столь замысловатым и вместе с тем чуждым, не смог бы удержать в сознании этот образ, даже если бы ему это и удалось на одно мгновение. Этот образ сотрется из памяти быстрее, чем изображение с сетчатки, потому что в человеческом опыте нет параллелей, к которым можно было бы обратиться для сравнения.
Они поняли лишь, что существо на них посмотрело, как и они посмотрели на него. Было что-то невероятно странное в этом обмене взглядами, обмене с тем, кто, кажется, и смотреть-то не мог. Словно тебе ответило взглядом здание. Но хотя они не могли описать, как существо встретило их взгляд — каким заменителем глаз, какой частью тела, — они поняли, что оно обладает личностью, сознанием. И личность эта была чуждой им, как и они ей. В этом они не ошибались. Удивления и неузнавания были преисполнены черты существа и его неописуемый взгляд, точно так же как их взгляды были преисполнены удивления и недоверия. Какое бы внешнее обличье ни принимал разум, он всегда понимает, когда встречает чужака. Он понимает…
И они поняли, что существо перед ними — не Руфус и никогда им не было. Но все же оно было очень отдаленно знакомо, в какой-то отчаянно странной манере. Под всей сложностью новизны, в одной или двух основных чертах существо было знакомо. Но знакомое было изменено, искажено так, что только инстинкт, а не рассудок мог почувствовать все это за то недолгое время, что они стояли и смотрели на него.
Время действительно оказалось недолгим. Невероятная фигура на неизмеримо краткое мгновение возникла перед ними из темноты, уставив на них взгляд. Существо стояло неподвижно, но в такой позе, словно застыло в каком-то поспешном действии. Как если бы короткая вспышка ненадолго наполнила темную комнату изумлением и напряженным молчанием.
И вдруг по всей комнате вихрем пронеслись шум и движение. Будто перед зрителями на миг задержали изображавшую бурную деятельность кинопленку и тут же пустили ее снова. На какую-то долю секунды мужчины увидели, как все мелькает вокруг и позади фигуры. Мимолетный взгляд в другой мир, слишком короткий, чтобы понять хоть что-нибудь. На эту долю секунды они смогли глянуть назад, на развилку временно́й колеи, ведущей от одной линии до другой, связывающей параллельные пути, по которым с шумом несутся чужие друг другу вселенные.
Тот же самый звук прозвенел по всему дому. Услышанный вблизи, он оглушал. Комната перед ними задрожала, словно звуковые волны произвели видимое сотрясение воздуха, а четыре стены внезапно ожили, и шторы взлетели к центру комнаты, где, наверное, образовался вакуум. Пурпурные облака бешено затрепетали, скрывая то, что происходило за ними. Еще миг звук дрожал и звенел в воздухе, послышался шелест раздуваемой вихрем ткани, и комната вскипела пурпурными волнами. И пропала.
— Руфус… — произнес Морган и сделал несколько неуверенных шагов в сторону кровати.
— Нет, — тихо сказал Билл.
Морган оглянулся, вопросительно посмотрел на него, но Билл лишь покачал головой. Оба почувствовали, что не могут ничего больше сказать. После недолгой паузы Морган отвернулся от кровати, пожал плечами и с натугой спросил:
— Кофе хочешь, Билл?
Одновременно, как-то вдруг, без предупреждения, к обоим вернулась способность чувствовать, и они ощутили аромат свежего кофе, поднимавшийся по лестнице. Запах был очень утешительный, ободряющий, заживляющий разрыв в повседневности. Он привязывал прошлое к потрясенному, оглушенному настоящему, он стирал, отменял тот эпизод, который они только что пережили.
— Да, с бренди или чем-то в этом роде, — сказал Билл. — Давай… давай пойдем на кухню.