«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

Ближе к вечеру атмосфера в доме начала сгущаться от необъяснимого напряжения. Весь дом наполнился ощущением надвигающегося кризиса. Тот, кто раньше был Руфусом, осознавал, что конец наступает, и его уверенность наполняла напряжением дом. Но предчувствие неотвратимости, витавшее в доме, было каким-то обыденным, неторопливым. Силы, не поддающиеся никакому контролю, запущенные давным-давно, двигались к назначенной цели — там, за закрытой дверью на втором этаже, — и фокус неизбежных перемен незаметно сместился на приготовления. Когда человек ощущает, что оказался в руках силы, которой он доверяет, он не изменит ей, даже если у него появится такая возможность. Спокойно, тихо напевая себе под нос, он готовился к потаенной встрече с назначенной целью.

Когда наступила ночь, Морган и Билл сидели в креслах перед запертой дверью и прислушивались к звукам в комнате. Ни один из них не мог уснуть в столь тягостной атмосфере. Время от времени то один, то другой окликали Руфуса, и голос отвечал им дружелюбно, но чувствовалось, что его хозяин сильно занят, и потому ответы получались как-то невпопад. А еще они звучали все более неразборчиво, неясно.

Морган, избегая встревоженного взгляда Билла, дважды вставал и клал руку на дверную ручку. Но не мог себя заставить повернуть ее. Ему даже начинало казаться, что напряжение, сгустившееся в воздухе, не даст ему открыть дверь, если он толкнет ее. А пытаться он не стал.

Время приближалось к полуночи, и звуки из-за двери раздавались все реже и реже. Чувство напряжения сделалось невыносимым. Словно перед ураганом, когда где-то высоко вверху небо собирает силы перед атакой.

Потом в течение, как им показалось, долгого времени вообще никаких звуков не доносилось.

— Ты в порядке? — крикнул Билл.

Тишина. И медленно, откуда-то издалека раздался приглушенный голос, который пробормотал неразборчиво не то один слог, не то два.

Мужчины посмотрели друг на друга. Морган пожал плечами. Билл же приподнялся в кресле и потянулся к дверной ручке, но так ее и не коснулся. В верхних слоях атмосферы собирался ураган, и они не могли знать, когда придет время действовать, но, по крайней мере, ощущали, что оно пока еще не наступило.

Опять тишина. Когда Билл не мог уже больше ждать, он окликнул Руфуса снова, но ответа на этот раз не последовало. Они прислушались: едва различимое шуршание и тишина.

Ночью время тянулось особенно медленно. Ни один из мужчин и не подумал о сне — напряжение было слишком велико. Иногда они тихо переговаривались, как будто то, что находилось по ту сторону двери, еще могло их слышать.

— Помнишь, — сказал Морган, — я как-то рассуждал о том, насколько Руфус отличается от нас биологически?

— Помню.

— Тогда мы решили, что он не отличается. Я знаешь о чем подумал, Билл… Может быть, я даже знаю, что должно произойти. Допустим, в своем обратном развитии Руфус перешел на другую временну́ю линию. Такое могло случиться с любым человеком. И почти наверняка случилось бы. Твои предки вовсе не обязательно отличались от нас или были инопланетянами, и способности к мутациям у тебя не больше, чем у любого другого человека. Просто, снова становясь молодым, попадаешь в другую цепь. В обычных обстоятельствах мы бы никогда и не узнали, что она существует. Может существовать связь между нашим Руфусом и Руфусом из другой цепи, но мы бы никогда об этом не узнали.

Он без всякого выражения глянул на дверь. И немного вздрогнул.

— Но это не важно. Я думаю о том, что чем дальше он уходит от нас, тем ближе он оказывается к главной колее того — другого — мира. Когда он окажется на ней…

Они поняли, чего они ждут. Когда встретятся два мира, что-то должно произойти.

Билл даже вспотел. «Была ли у человека такая возможность раньше? — подумал он. — У Моргана? У меня? А если бы была у всех, у меня бы была? Наследственность. Неудивительно, что мы с Руфусом перестали понимать друг друга, когда он пустился вспять… А каков был бы я? Я не был бы собой. Был бы кем-то другим. Да, вопрос. Эквиваленты. Двусмысленности. Ничего этого я не хочу сейчас знать. Но может быть, когда мне будет семьдесят-восемьдесят, я стану думать по-другому. Когда утрачу вкусовые ощущения или зрение, когда все чувства притупятся, я, может быть, и вспомню…»

В этой потаенной мысли было что-то стыдное, и он стряхнул ее. На какое-то время. На долгое время. Возможно, на много лет.

А напряжение не отпускало. Не просто не отпускало, но еще и росло. Они много курили, но от двери не отходили. Они так и не могли понять, чего ждут, но не уходили. Напряжение держало их на месте. Медленное время миновало полночь и двинулось к рассвету.

Пришел рассвет, а они все еще ждали. В доме стояло напряженное молчание, и, казалось, воздух застыл настолько, что не хочет проходить в легкие. Когда в окна начал пробиваться свет, Морган с большим усилием поднялся и спросил:

— Как насчет кофе?

— Свари. Я здесь подожду.