«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

Потому что черные глаза под веками Руфуса имели не тот привычный насмешливый и надменный взгляд, а смотрели лишь лениво и с любопытством. Что-то едва ощутимое, мутное заволокло его взгляд, а потом медленно отодвинулось, как на глазу кошки или совы. Совсем недавно у Руфуса появилась мигательная мембрана, третье веко.

Если он знал об этом, то не подал виду. Сейчас он радостно улыбался. Веко сдвинулось и исчезло, словно его никогда и не было. Руфус потянулся и встал с ленивой, медленной гибкостью, и Билл понял: о только что увиденном можно на миг забыть.

Тело Руфуса имело прекрасную мышечную координацию, которая сейчас в некотором роде тоже казалась трагичной. Ведь механизм, который ее обеспечивал, наверное, кардинально отличался от нормы. Билл не проверял, какие перемены свершились за последние две недели, но знал, что они не могут остановиться ни на минуту. С чисто клинической точки зрения происходящее должно было очень его волновать. Но нет. Он мог бы принять мысль о провале как неизбежную, но тогда ему вовсе не надо было искать причин неудачи. А ведь это было больше чем нерешенная проблема. Это была проблема, непосредственно затрагивающая его плоть и кровь. Как страдающий от неизлечимого заболевания человек скрывает признаки своей немощи, так и Билл решил больше не углубляться в подробности тех невероятных перемен, которые происходили в теле, бывшем наполовину его телом.

Руфус смотрел на него и улыбался.

— Как ты постарел, — пробормотал он. — И ты, и Пит. Я помню вас совсем молодыми — два или три месяца назад.

Он зевнул.

— У тебя свидание? — спросил Билл.

Молодой Руфус кивнул, и на миг его черные глаза почти закрылись, опять лениво мигнуло третье веко, наполовину скрыв радужку. Руфус стал похож на сонного, довольного кота. Билл не мог на него смотреть. К этому времени он достаточно привык к парадоксальным изменениям и не то чтобы был потрясен до потери самоконтроля, но все же спокойно смотреть на эту последнюю явную аномалию не мог. Он сказал лишь:

— Не будь таким самодовольным, — и поспешно ушел в дом, захлопнув за собой сетчатую дверь.

Руфус чуть пошире приоткрыл глаза, лишнее веко сложилось, но не полностью. Он смотрел вслед своему сыну, но спокойно, без любопытства, как человек, следящий за уходящей кошкой, — взглядом, затуманенным равнодушием к существам других видов.

В эту ночь он вернулся очень поздно и был очень пьян. Морган вместе с Биллом ждали его в кабинете, и оба молча вышли, чтобы забрать Руфуса из такси и привести в дом. Даже безобразно непослушное тело двигалось грациозно. А водитель был почти в истерике. Он отказался притронуться к пассажиру. Невозможно было понять почему: то ли Руфус что-то сказал, то ли сделал, то ли не сделал по дороге домой.

— Что же он пил? — Голос водителя постоянно срывался на последнем слове. — Чем можно так напиться?

Они ничего не могли ему ответить, а таксист не мог объяснить, зачем ему это нужно знать. Он уехал, как только Билл с ним расплатился — принять и даже дотронуться до денег из бумажника Руфуса он отказался и унесся, виляя из стороны в сторону и скрежеща передачами.

— Такое раньше случалось? — спросил Морган поверх болтающейся темно-рыжей головы Руфуса.

Билл кивнул:

— Не до такой степени, конечно. Он вспоминает эпизоды, когда ему приходилось напиваться. Наверное, в этот раз вспомнил что-то значительное. Потом он обычно все забывает, думаю, и на этот раз будет так же.

Руфус между ними пошевелился, что-то пробормотал на незнакомом языке и попытался развести руки в объятие, словно перед ним лежали широкие просторы. Он рассмеялся ясным смехом, совсем не пьяным, а потом окончательно отключился.

Они уложили его на втором этаже в большую кровать резного дерева под пурпурными драпировками. Он лежал неловко, словно ребенок, и его знакомо незнакомое лицо занятным образом напоминало жесткую маску, за которой никто не прятался. Смущенные мужчины отвернулись, чтобы уйти на цыпочках, и уже были на полпути к двери, когда Билл остановился и принюхался.

— Духи? — недоверчиво спросил он.

Морган поднял голову и тоже понюхал воздух:

— Жимолость. И много.

Тяжелый аромат стал почти тошнотворно-сладким. Они обернулись. Руфус дышал, открыв рот, и запах ощутимо исходил от кровати. Мужчины медленно вернулись.

Мощные волны запаха встречали их с каждым выдохом Руфуса. От него вовсе не пахло спиртным, но аромат жимолости оказался столь силен, что оставлял почти сахарный вкус на языке. Мужчины непонимающе посмотрели друг на друга.

— Да рядом с ним задохнешься, — наконец произнес Морган. — А мы можем его от этого запаха как-нибудь избавить?

— Я открою окна, — сдержанно ответил Билл. — Сейчас уже и не знаю, что ему вредно.