Читаем Время не устает полностью

Владимир Костров пришел в русскую литературу в конце пятидесятых, когда в отечественной поэзии было тесно от гигантов. Еще жили и творили мастера Серебряного века Ахматова, Антокольский, Городецкий, еще владели читательскими сердцами комсомольцы 20-х – Светлов и Смеляков, еще гремел триумф позднего Заболоцкого, еще занимали «господствующие высоты» «стихотворцы обоймы военной» – Луконин, Межиров, Орлов, Наровчатов, Друнина, но уже дерзко заявляли о себе новые – громкие и тихие – лирики – Соколов, Жигулин, Рубцов, Евтушенко, Рождественский… Наверное, никогда больше в русской поэзии уже не будет такого количества талантов на квадратный сантиметр Парнаса. Чтобы тебя услышали в ту пору, надо было обладать большим даром.

Владимир Костров, выходец из костромской глубинки, таким даром обладал, и это очевидно уже в первой его заметной публикации – коллективном сборнике «Общежитие», вышедшем в 1961 году в «Молодой гвардии». Как можно было не выхватить из потока, не запомнить такие строки:

День в моем селе зеленомНачинается вот так:соловьями —для влюбленных,Петухом —Для работяг…Это утро.Это – лето.Кукарекающий край.Петухи такого цвета —Хоть пожарных вызывай.

Замечу, что соседями Кострова по «Общежитию» оказались блестящие поэты, оставившие яркий след в русской поэзии: Владимир Павлинов, Олег Дмитриев и Дмитрий Сухарев. Мне посчастливилось в 1970–80-е выступать с ними вместе в разных аудиториях, и могу засвидетельствовать: аплодисменты вызывали уже их имена, объявленные ведущим. Но, пожалуй, самыми долгими рукоплесканиями после чтения стихов публика провожала именно Кострова. Почему? Думаю, в его лирике литературное мастерство и народность (забытое ныне слово) соединялись с какой-то классической естественностью.

Ныне Владимиру Кострову – 85! Редкий для русских пиитов возраст. Поэтическое долголетие, по моим наблюдениям, это не только везение, подарок генома, это во многом – результат того образа общественно-творческой жизни, какую вел и ведет избранник муз. Наш юбиляр, заметьте, и сегодня молод как поэт. Стихи, сочиненные им, шестидесятником, в третьем тысячелетии, отличает все та же дерзость пера, то же мастерство, та же свежесть образов и мыслей. Да, изначально ему был отпущен больший талант. Но не каждый заметный дебютант вырастает со временем в классика. Господь щедр на авансы. Однако литературный дар в чем-то подобен женской красоте: случаен, быстротечен и склонен к внезапному исчезновению даже в молодости, а пластика и косметика саморекламы да натужного новаторства только комически усугубляют необратимое…

Мне кажется, поэтическое долголетие Кострова объясняется прежде всего тем, что творчество автора «Света насущного» развивалось в гармонии с космосом русского Слова и духовной традицией отечественной культуры. Он искал новые формы для новых смыслов, а не для эпатажа простодушной публики или насыщения филологических гурманов. Его пламень не ушел на обогрев окололитературной «энтропии». Вслед за Ахматовой Костров мог бы повторить, что в страшную пору разрушения страны и разгрома великих традиций он оставался со своим народом. Эта верность трудной судьбе Отечества тоже вознаграждается поэтическим дологолетием и преданностью читателей. Не случайно Владимир Костров в своих стихах не однажды обращается к образу великого русского композитора Георгия Свиридова. Я бы сказал, что место Кострова в русской поэзии, а точнее, его служение ей, сродни миссии автора «Метели» в русской музыкальной культуре:

Какой-то есть еще запасВ моем обманутом народе.Опять свиридовский романсЗвучит в подземном переходе…Его усохший старичокНа ветхой скрипочке играет.Как бы за печкою сверчокМне сердце сладко забирает.…Угрюмо движется народСреди грязищи и пылищи…Не мы, а он нам подает.Не он, а мы душою нищи.

Долгих лет и новых стихов Вам, дорогой Владимир Андреевич!

ЛГ, 2020

Дитя-злодей: штрихи к портретуИстория одной полемики

По поводу морального облика молодого человека спорят всегда, во все эпохи. И эта публикация – тому еще одно подтверждение. Началась пикировка, как ни странно, в журнале «Крокодил», где большие советские поэты печатались нечасто. Но тут как раз тот самый случай: в сентябрьском номере сатирического журнала за 1974 год (№ 27) появилось такое стихотворение Евгения Евтушенко.

Редакция

ДИТЯ-ЗЛОДЕЙ

Перейти на страницу:

Все книги серии Юрий Поляков. Собрание сочинений

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза