Пожар пылающей вокруг них битвы остался где-то далеко и неощутимо. Она вдруг явственно ощутила хрупкость момента — осколок времени, обнаживший наконец всё то, что уже давно просилось наружу. Люпин смотрел на неё со свойственной только ему нежностью. В этом взгляде безошибочно читалось всё, на что она не смела раньше и надеяться.
— Как можно умереть, когда рядом такая красота, — его улыбка сделалась шире. — Не плачь, — прошептал он, нахмурившись, и тут же зажмурился от боли. — Всё будет в порядке. А если и нет…
Слабой рукой он поднёс её пальцы к своим губам.
— Другого шанса может не представиться, — Люпин устало прикрыл глаза, но через пару секунд ценой больших усилий снова открыл их. — Знаешь, если в моей жизни и был свет, то им была ты, Гермиона. Я говорю жуткие вещи и никогда бы не посмел сказать тебе это в глаза, но… Времени немного. Его совсем нет. Оно никогда не забывает. Ни больших подвигов. Ни великих жертв. Ни настоящей любви.
Ответить ему она не успела — он потерял сознание и не приходил в себя ещё несколько мучительных недель. Битва за Хогвартс завершилась на рассвете, но для Гермионы время её молчаливого подвига только началось. Каждый день она появлялась в Мунго. Целители уже знали её в лицо и некоторые даже нарочно избегали проходить мимо. Она атаковала расспросами каждого специалиста, принимавшего участие в восстановлении Люпина. Тяжелое состояние, в котором его доставили в больницу, многие сочли безнадёжным.
— В нём почти не осталось крови, — сказал ей доктор.
— Тогда возьмите мою, — незамедлительно предложила Гермиона.
— Вы сознаёте ответственность за это?
Он посмотрел на неё поверх своих круглых очков, как самый строгий экзаменатор и чем-то напомнил ей первую встречу с профессором МакГонагалл. Вопрос ценности магической крови до сих пор был предметом широкой полемики в научном сообществе, а в обычной жизни создавал невероятное количество бюрократических проблем: согласие на смешение, передача уникальных магических способностей или патогенных заболеваний, регистрация донорства и много прочей чепухи.
— Разумеется, — её ответ был твёрже гриффиндорского меча.
Бумаги Гермиона подписала, даже не читая их. Лишь пункт о чистоте крови вызвал у неё саркастическую усмешку. Люпин, безусловно, не из тех волшебников, что стали бы закатывать истерику о смешении разных «статусов». Насколько она помнила, он сам был полукровкой. Однако эти формальности и предрассудки…
Он пришёл в сознание в последних числах мая. Тогда Гермиона, воодушевлённая своей успешной спасительной операцией, уже предвкушала радость встречи, когда врачи снова нанесли ей удар под дых: посттравматическое стрессовое расстройство, как говорят маглы, выраженное в частичной амнезии и нерегулируемых приступах панической атаки.
— Провалы в памяти со временем могут восстановиться, — сообщил всё тот же доктор в круглых очках. — Но только естественным путём. Попытки ускорить этот процесс могут закончиться плачевно и вызвать более серьёзные симптомы ПТСР.
— Я не должна напоминать ему о войне? — изумилась Гермиона.
В свете того, что о битве за Хогвартс говорил сейчас весь магический мир, перспектива уберечь Люпина от напоминаний об этом событии звучала просто фантастически.
— Возможно, достаточно будет избегать воспоминаний о критических моментах, — доктор достал из кармана халата блокнот и что-то в нём пометил. — Как правило, пациент наиболее остро реагирует на событие, которое непосредственно повлекло за собой травму. Так что, старайтесь не говорить с ним о ранении, не используйте слова-триггеры. Дождитесь, пока он сам вспомнит. Или не вспомнит, что, в общем-то, в его ситуации — наилучший выход. Всему своё время.
Может быть, если бы она этого не услышала, её жизнь смогла бы наладиться. Диагноз был не таким уж неутешительным, и всё же отравил ей последующие годы ложной, совершенно бессмысленной надеждой. Как послушная ученица, Гермиона ждала. Ни словом, ни взглядом, она ни разу не намекнула Люпину, о чем они говорили, пока он с кровоточащей дырой в груди лежал у неё на руках. А он так ничего и не вспомнил. Вернее, решил не вспоминать.
По стеклам забарабанил дождь. Гермиона, выйдя из состояния паники, наконец обнаружила, что стук в дверь прекратился. Первичный шок сменился усталой горечью и беспокойством. Новый колокольчик зазвенел внутри. Он ушёл?
Еле слышно ступая, она подошла к двери и прижалась к ней ухом.
— Ремус? — произнесла она негромко, всё же надеясь услышать ответ.
По ту сторону двери раздался шорох, как будто кто-то к ней прислонился.
— Гермиона, — его голос снова обрёл настойчивость. — Впусти меня. Мне нужно тебе всё объяснить.
Отпирать дверь было рискованно. Деревянная гарантия, разделявшая её жалкую привычную стабильность и скорбящую трещину сердца, легко поддавалась уговорам. Из глубины её пропасти с осторожностью пробивался белый упрямый цветок.
— Ты сказал, что был со мной не до конца честен, — Гермиона поджала губы и нерешительно коснулась ручки двери, но не спешила её открыть. — В чём?
На улице загудела соседская машина.