Время неприкаянных

Это она открыла ему Христа. Ему было, наверное, лет пять-шесть. Отец его умер, и он страстно привязался к матери. Без нее, вдали от нее он страдал. В одно зимнее утро, когда ее не было, он осел на пол, как игрушка со сломанной пружиной. Она нашла его лежащим без сознания. Сраженный острейшим приступом пневмонии, он дрожал всем телом, по которому молотил огромным кулаком черный злобный дьявол. «Пить, пить», — шептал он. Ничто не могло утолить его жажду. Или облегчить боль. Ему было плохо, он дышал с трудом. Его мама ставила холодные компрессы на лоб, грудь. «О, что же это за жизнь! Я не заслужила того, что с нами происходит, гнусный мир ополчился на меня… Все будет хорошо, малыш, вот увидишь, все будет хорошо, иначе, клянусь тебе, все будет так же плохо для других, клянусь тебе в этом». Но он мог ответить ей только одним словом: «Пить, пить». Доктор был встревожен: в регионе свирепствовал тиф. «Если он умрет, я убью всех и убью себя», — отвечала мать, которая без устали осыпала бранью и проклятиями прогнивший человеческий род. В своем бреду она доходила до того, что проклинала и Бога Отца, который не помешал врагам распять Своего возлюбленного сына Иисуса и поразить недугом ее собственного сына. В сущности, она не доверяла Богу: Он был слишком суров, слишком жесток, она ненавидела Его. Любила она Иисуса Христа. И молитвы свои адресовала ему. Однажды ночью маленький Янош почувствовал, что падает в бездонную пропасть. Издалека донесся до него плачущий и гневный голос матери: «Нет, нет, сынок! Не уходи! Я тебе запрещаю! Ухватись за Господа, Он спасет тебя!» Сквозь плотно сомкнутые веки он увидел прекрасного и спокойного, но очень больного человека, чьи налитые кровью глаза, обращенные к небу, казалось, освещали его. «Молись, — сказала мама. — Иисус услышит тебя. Попроси его сохранить тебе жизнь. Обещай ему, что будешь хорошо себя вести, что вырастешь добрым христианином. Ведь он любит детей». Тогда человек с добрыми кроткими глазами протянул ему руку и с бесконечной осторожностью стал вытягивать его из темной бездны, куда он едва не провалился. В тот день маленький Янош решил не расставаться больше с изображением Христа. Каждое утро, при пробуждении, и каждый вечер, перед тем как заснуть, мать приносила ему образ, чтобы он мог облобызать его еще раз, десять раз.

С годами Янош познакомился с другими изображениями своего Спасителя, нарисованными или выгравированными различными художниками в разные эпохи. Он досконально изучил все эти картины и стал экспертом в данной сфере. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы определить, кем был художник и в каких условиях создавал свое талантливое или бездарное творение. Отовсюду к кюре из далекого провинциального Щекешвароша приезжали за консультацией, чтобы удостоверить подлинность, или растолковать картину какого-нибудь великого мастера, или распознать копию фальсификатора. Борцом с подделками — вот кем он стал. А также защитником любви и достоинства Христа. Ибо обожаемый сын вдовы Бараньи решил посвятить свою жизнь Богу. Сначала она пыталась разубедить его: он был ее единственным сыном, и ей хотелось видеть его женатым, отцом многочисленного семейства и, главное, счастливым человеком — то, чего она сама не получила. Но он умел разбивать ее доводы: «Не ты ли повторяла мне постоянно, когда я был маленьким, что именно Ему я обязан своим чудесным спасением? Кому же могу я воздать за это?» Бедная женщина, непривычная к спорам, только кивала, глотая слезы: «Да, мой мальчик, ты, конечно, прав, в семинарии тебя научили находить нужные слова, но…» — «Но что, мама?» — «Что станется с нами, если у тебя не будет детей? Когда-нибудь я умру, когда-нибудь ты умрешь, и в нашей бедной семье больше уже никого не останется! Поэтому я и плачу…» Тогда он вынул из кармашка своей сутаны первое изображение Иисуса, то, которое она дала ему поцеловать, когда он был маленьким и умирал от пневмонии. С этим изображением он не расставался никогда. «Не печалься, мама. Он останется после нас». — «Да, конечно, конечно, сынок. Кроткий Иисус останется после нас. Он есть жизнь…» — «Он все, что есть вечного в жизни», — уточнил Янош, лучась от счастья. Мать смотрела на него, раздираемая противоречивыми чувствами: ей было радостно видеть своего мальчика счастливым, и вместе с тем она сознавала, что, в сущности, потеряла обожаемого сына ради возлюбленного Сына Господа.

Но сейчас, этой ночью, которая всей своей ужасающей тяжестью навалилась на столицу, архиепископ не понимал, почему Христос из его сна не походил ни на одно изображение, увиденное им с детских лет. И однако, тот странным образом казался ему знакомым. От этого у него защемило сердце. Словно он совершил грех, за который нет и не может быть прощения.

* * *