Время невысказанных слов

С крупными ролями оказалось намного сложнее. На главную роль претендовало много девочек, и многие действительно ее заслуживали. Это было не как с ролью Дмитрия, где почти сразу было ясно, что есть только два основных претендента — Максим и Марк. А может быть, я так думала, потому что сейчас сама боролась за главную роль, а у страха, как известно, глаза велики.

Но только у кого-то я замечала явные недочеты и промахи, а чья-то игра мне действительно нравилась, я могла представить себе их сиротой Аней. Вот и Анжела. Очень неплохо, очень. Особенно для нее, ее амплуа обычно было связано с хищницами, стервами, злодейками. А здесь совсем другой типаж.

Пора и мне.

— Ты же вроде бы не собиралась претендовать на главную роль? — насмешливо поинтересовалась Анжела. — мы все это слышали!

Кто-то из девчонок захихикал.

— Потише, пожалуйста, — сухо заметил Яша.

Я снова не волновалась, стоя на сцене. Но в этот раз я боялась, что меня не захотят слушать, не захотят услышать то, что я поняла про нее.

— И самое важное, что сделало ее такой, какой она появляется перед нами в конце, — говорила я взволнованно (кажется, никто не понимал, что я говорила). — Ее сформировало не это путешествие, не новые друзья, хотя и они тоже, несомненно, а то, что она поняла в Дмитрии за время путешествия, за время тех их разговоров. Как и его сформировала она, то есть то, что он увидел в ней. Увидев, какой он внутри, ей захотелось открыть это ему и стать такой же. Это те качества, которых, ей казалось, ей самой же и не хватало. Стремление к свободе, стремление ощутить вкус жизни, взять от нее все сполна. — я чувствовала себя странно, щеки горели, привычно я подошла к краю сцены. Прядь выбилась из пучка — я не стала ее поправлять. Кажется, я говорила долго, но никто не болтал, все слушали, и даже вроде бы с заинтересованными лицами.

— Это… мало? — осторожно спросила я, нарушая тишину.

— Если бы, Трубецкая, если бы… — засмеялся Смирнитский, что-то помечая в блокноте. На дрожащих ногах я спускалась после прочтения отрывка в зал.

Поймала взгляд Анжелы — отстраненный, удивленный — Марка.

Почти не слышала, как выступала последняя девочка, не слышала ее монолога. Пыталась унять волнение, не понимая, откуда, ведь я, кажется, действительно не собиралась претендовать на главную роль, ведь я же не буду танцевать?!

Вот и голосование. Руки, руки — это за Хромову Вику. Пытаюсь пересчитать. Сбиваюсь. Много.

Старцева, Гудилина, Могилева — где же я?

Колесникова, Кротова, Трубецкая — наконец-то. Руки есть, много рук.

Смирнитский записывает голоса. Хоть он-то не сбился? Подсчет. Долгое до невозможности ожидание.

— Итак, первое место делят между собой — Могилева, Трубецкая, Хромова. Интересно весьма. Ну что ж, на сцену, дамы. Проиграем диалоги с Грозовским и Вересаевым.

Спокойно, казалось бы, встаю. Спокойно — разве нет? — иду к сцене. Пробегаю глазами страничку с диалогом. Ну да, тот самый.

— Грозовский — Трубецкая, пожалуйста.

Марк смотрит на меня. Кажется, секунды эти тянутся вечность, и все в зале отсчитывают их.

Он поворачивается, идет по сцене, садится на какой-то стул верхом.

— Ну да, откуда тебе знать? Ты же… ничего не помнишь о себе. Вот такая незадача… — издевательство слышится в его голосе, он поглядывает на меня, ожидая реакции.

Я потираю пальцами лоб.

— Да, ты прав, конечно, прав… — я поднимаю голову. — Но кое-что все-таки помню. Это странно, но…

— И что же? — начинает он, но осекается, увидев мое лицо.

— Я помню музыку, — смеюсь, вытягиваю руку и шевелю пальцами. — Бабушка делает вот так — говорит, что «щупает» музыку. Кто-то наигрывает на пианино и смеется, я, сидя под стулом, подглядываю, затем не выдерживаю — врываюсь внутрь. Затем… затем, — пытаясь вспомнить, прохожу мимо Марка, сажусь на край сцены, свешиваю ноги. — Она подхватывает меня, и мы начинаем кружиться. Быстро-быстро. Я откидываюсь на ее руках, запрокидываю голову, и все начинает кружиться вверх ногами под музыку: пианино и человек за ним, кошка, стол и стулья, и… мальчик.

— Мальчик? — быстро спрашивает он, внезапно изменившимся голосом. Таким изменившимся, что я оглядываюсь. Сияющее видение исчезает.

— Да, мальчик. Мальчик, просунул голову в дверь и стоит-наблюдает. Рот у него раздвинут в улыбке, и я… А почему ты спрашиваешь?

Выражение лица Дмитрия меняется, он отворачивается, скучающе смотрит в сторону.

— Да нет, просто интересно. Этот эпизод у тебя во всех подробностях, а остальное… вообще ничего.

— Да. — Я встаю с места, обхватываю себя руками, ухожу вглубь. — Да. Это странно.

— Спасибо, — говорит Смирнитский. — Вика и Максим. Прошу вас.

Марк отодвигается со своим стулом вглубь сцены и глазами указывает мне на него, приглашая сесть. Я отворачиваюсь, сажусь на импровизированную гору из старых покрывал в темноте сцены.

Жду. Анжела, отыгравшая уже с Максимом, тоже ждет.

— Итак. — Произносит, наконец, Смирнитский. Впятером мы стоим в ряд, ждем вердикта. — Итак. Максим — Дмитрий. Варвара — Аня. Марк — дух. Вика, Анжела, Марк — после отбора подойдите к моему кабинету. Обсудим ваши роли.