Он увидел взрыв — беззвучный, туманный, — но уже миновал Шестидневную войну. Или это была война за независимость? Или первая мировая? Мимо проносились туманные неопределенные формы. В облачную ночь конца девятнадцатого столетия ему пришлось вернуться в нормальное время, чтобы глотнуть воздуха. Хронолог мог бы дать ему точную дату, если бы он захотел направить его на звезды: детекторы хронолога чувствительны к радиации, которая пробивает облака. Но нет смысла. Поблизости видны были несколько всадников. Вероятно, турецкие солдаты. Они здесь слишком недолго, чтобы он мог увидеть их во время перемещения, даже при дневном свете. Они не заметили его в темноте. Мимо простучали копыта.
Хейвиг продолжил путешествие.
Хоть и неясная, местность начала заметно изменяться. Общие очертания оставались прежними, но то вырастало много деревьев, то их становилось мало, то вокруг лес, то распаханные поля. Ему показалось, что он мельком увидел большой деревянный стадион, на котором проводили свои турниры крестоносцы, до того как Саладин изгнал их из залитого кровью царства. Хейвигу захотелось остановиться, но он преодолел искушение. Остановки для дыхания по мере приближения к цели становились все более частыми. Перемещение отнимало силы; мысль о том, что вскоре он достигнет цели, заставляла усиленно биться сердце.
На хронологе загорелся предупреждающий огонек.
Хронолог следит за движением солнца, луны, планет и звезд с точностью, недоступной органам чувств человека. Он учитывает прецессию, возмущения, магнитные бури, даже перемещение континентов; и когда прибор установил точное соответствие расположения светил, значит Хейвиг прибыл точно в нужный час.
Загорелся красный огонек, и Хейвиг остановился.
Кончалась ночь с четверга на пятницу. Если верить Евангелию, то Тайная Вечеря уже состоялась, позади душевные муки в Гефсиманском саду, Иисус в цепях, скоро его приведут к Пилату, осудят, будут бичевать, а потом распнут, пронзят копьем, объявят мертвым и погребут.
(— Их привязывали, — рассказывал мне Хейвиг. — Гвозди не выдерживают вес, они просто разорвали бы руки. Иногда из особой мстительности забивали и гвозди, так что, возможно, традиционный рассказ соответствует действительности. — Он закрыл лицо. — Док, я видел, как они висят, высунув почерневшие от жажды языки, с вздутыми животами; спустя какое-то время они перестают кричать, только хрипят, и в глазах их нет разума. А вонь, какая вонь! Часто чтобы умереть, им требуются дни. Наверно, если бы Иисус не был так хрупок физически, он бы не умер так скоро… Несколько друзей и родственников стоят на краю толпы, не осмеливаясь говорить и даже плакать. А остальные выкрикивают шутки, бьются об заклад, пьют, едят, как на пикнике, поднимают детей, чтобы лучше видели. Что за существо человек?)
(Но оставьте гордыню. Наше столетие — век Бухенвальда и Воркуты, и Хейвиг напоминал мне, что происходило в Эдвардианском прошлом, которое мы вспоминаем с ностальгией, в таких местах, как Бельгийское Конго и в южной части Соединенных Штатов. И говорил о том, что еще произойдет. Может, совсем не стоит завидовать его способности путешествовать во времени.)
Утро выбелило восток. Теперь за спиной Хейвига находилась оливковая роща, за которой он видел группу домов.
Дорога представляла собой грязную колею. Вдали, едва видный в предрассветном сумерке, расстилался на холмах Иерусалим времен царей из рода Иродов и римских проконсулов. Он меньше и компактнее города, который Хейвиг видел две тысячи лет спустя, и окружен стеной, хотя и за ней разбросаны дома. У ворот будочки и войлочные палатки, воздвигнутые провинциалами, которые пришли в святое место в эти святые дни. Воздух холодный и пахнет землей. Поют птицы.
— На одно-два столетия в прошлом дневное небо всегда полно птицами, — сказал мне как-то Хейвиг.
Он сидел, тяжело дыша, пока не стало светлее и к нему не вернулись силы. Проголодавшись, он отламывал куски козьего сыра и хлебной лепешки. С удивлением он понял, что завтракает, как самый обычный человек во время самой первой Великой Пятницы в мире.
Если сегодня Великая Пятница. Ученые могли ошибиться в дате, или Иисус мог оказаться всего лишь осирисо-ессеистско-митраистским мифом. (Осирис — умирающий и воскресающий бог Древнего Египта; ессеи — религиозное течение в ранней Иудее, считающееся одним из предшественников христианства; Митра — божество древнеиранской мифологии. —
В таком случае Хейвигу пришлось бы в совершенстве овладеть арамейским, изучить миллионы деталей жизни и забыть о своем поиске… Он вздохнул и встал. Солнце взошло над горизонтом.
Скоро он увидел других людей. Однако продолжал держаться как чужак.