— Ну, у нас в городе еще несколько агентов, — ответил Красицкий. После того как стало известно американское происхождение Хейвига, разговор велся на английском. — Мы должны встретиться вечером в понедельник, а потом еще раз после… гм… Троицына дня. Вероятно, они отыщут еще нескольких путешественников. Но в целом… да, похоже, улов у нас меньше, чем мы рассчитывали.
Хейвиг огляделся. Таверна без передней стены. Посетители сидят, скрестив ноги, на рваных коврах, прямо перед ними улица с ее движением, они пьют из глиняных чашек, которые мальчишка наполняет вином из мехов. Иерусалим живет своей жизнью. В Великую Пятницу!
Но Красицкого это не беспокоило. Он рассказал, что покинул свой отсталый город, свою страну и время ради французского Просвещения; шепотом назвал своего партнера Мендозу гангстером (На самом деле он назвал его «наемником», но смысл был ясен).
— Меня не касается, если сегодня казнят еврейского столяра, страдающего бредовыми идеями, — сказал он Хейвигу. Потом подтолкнул его локтем. — Тебя ведь тоже? Кажется, мы наконец нашли разумного рекрута.
В сущности это не американское отношение. Хейвиг избежал спора, спросив:
— Неужели путешественников во времени так мало?
Красицкий пожал плечами.
— Кто знает? Но они не могут легко попасть сюда. Это понятно. Ты нанял летающую машину и добрался за несколько часов. Но подумай о трудностях, о почти невозможности такого путешествия почти в любую эпоху. Мы читали о средневековых пилигримах. Но каково их истинное соотношение с остальным населением? Сколько их погибло в пути? К тому же, я считаю, некоторых путешественников во времени мы не нашли, потому что они не хотят быть найденными — а может, им никогда не приходило в голову, что их ищут такие же, как они, — и их маскировка оказалась слишком хорошей для нас.
Хейвиг посмотрел на него, потом на невозмутимого Мендозу, на полупьяного Конрада, на грязного, щелкающего четками Бориса, на неведомую безумную женщину и подумал: «Конечно. Почему дар должен выпадать только на долю людей моего типа? Почему он не может выпадать случайно, в самых разных группах людей? А я видел, каково человечество. И почему я должен считать себя каким-то исключением?»
— К тому же мы не можем тратить слишком много человеко-часов на поиски, — говорил Красицкий. — Нас в Убежище слишком мало. — Он потрепал Хейвига по колену. — Матерь Божья, как обрадуется Сахем, что мы нашли, по крайней мере, тебя!
Две остальные группы отыскали отшельника из Сирии третьего века и ионийского авантюриста второго века до Рождества Христова. Сообщили об еще одной женщине — похожа на христианку из коптов, — которая исчезла при появлении агентов.
— Плохой урожай, — проворчал Красицкий. — Впрочем… — И он повел свою группу, вначале на остановку после Троицына дня — тут никто не был найден, — а потом в двадцать первый век.
Пустыня была затянута пылью. В Иерусалиме не осталось никаких следов человека, кроме костей и обработанных камней. Но здесь ждал самолет, остроносый, с тупыми крыльями, на атомной энергии. Люди Убежища взяли его в ангаре, охранники которого не успели пустить эту военную машину в действие, когда их скосила смерть.
— Мы перелетели через Атлантику, — рассказывал мне Хейвиг. — Штаб-квартира была расположена… будет расположена в Висконсине. Да, мне разрешили взять хронолог из потайного места, хотя я, отговорившись языковыми трудностями, не стал объяснять, что это такое. Сами они достигали цели методом пристрелки, с перелетами и недолетами, этот процесс занимает много времени и, вероятно, объясняет, почему они находили так мало путешественников во времени. Объясняет он и их явное нежелание предпринимать длительные путешествия. Возвращаться легче, потому что они установили в развалинах нечто вроде большой афиши, на которой отмечались дни.
— В конце двадцать первого века жизнь в Америке только еще начинала укладываться в рамки. Лагерь располагался за оградой и не раз подвергался нападениям туземцев и мародеров. Оттуда мы переместились в будущее, в то время, из которого Сахем отправил свою экспедицию в ту Пасху.
Я так и не знаю, видел ли мой друг Иисуса.
7