Время пепла

– Так и есть. Я любила моего ребенка во весь простор звездного неба. Его гибель сломала меня. Но неожиданностью не стала. Он был чересчур самостоятельным. Считал, будто умнее всех, вместе взятых. Как только он от меня отдалился, я прозревала, что так оно и случится. Надеялась, что ошиблась, но нет.

– Забери свои слова назад, – выговорила Алис.

– Иначе что? Изобьешь меня? – Мать подвинулась вперед, уперла локти в колени и покачала головой. – Я любила моего мальчика и оплакивала его. И не перестану скорбеть по нему, пока сама не лягу на погребальный костер. Но я знаю, каким он был. Считал, что лучше всех, что его говно не пахнет. Потому ждало его горе, и далеко не только в тот, последний раз.

– Он был… – начала Алис, а потом поняла, что окончания не знает.

– Он смотрел за тобой, – продолжила ее мать. – И мечтал о великом. Отдадим ему должное. Если б однажды ночью он украл луну, то наутро уже зарился бы на солнце.

– Он помогал защищать наш город, – сказала Алис. – Не одно Долгогорье. Весь.

– Это он тебе так сказал? Или его кукловоды с Зеленой Горки?

Алис потянулась за ответом, но поймала лишь тишину.

Мать кивнула ей с печальной улыбкой, принимая тишину за ответ.

– Он пел им в уши, но сам хотел только денег и шанса на что-нибудь большее. Масштабное. Грандиозное. И понимал, что с ними этого не достичь. Он был для них наемным клинком – подняться выше ему б никогда не позволили.

– Зато жилье у него было побольше этого, – сказала Алис, махнув на окружающую лачугу. Мать только расхохоталась.

– И чем твой братец платил за хоромы, как думаешь? Честным трудовым потом? Хитроумием и изворотливостью? – В ее смехе появились зазубрины. – Неделя, две, месяц – он приходил ко мне с одной и той же грустной улыбкой, очередной историей и обещанием, что все мне вернет. Надо было его отшить. Надо было сказать, что раз хочет помощи, то пусть приносит матрас и расстилает у меня на полу. Сбережет монеты, пока занимается тем, что взбрело ему на ум сегодня. Но я не хотела унижать моего мальчика, уступала ему. Когда Дарро погиб, с него причиталось восемнадцать монет серебром. Знаешь, что бы я сделала с восемнадцатью сребрениками? Не делила бы койку с Тощей Мэдди, это уж точно.

– Ты платила за его комнату?

– А еще за шикарную одежду и сапоги. И, наверно, за шлюх, жаркое и пиво. Мало тебе? Иногда ради этого приходилось занимать. Думала, так оно будет лучше. Если молодой парень вроде него попадает в долги, то его могут заставить расплачиваться, выполняя всякие поручения. Такие, что наденут на шею магистратскую петлю. Если уж уготована ноша, лучше потащу я, чем мои детки. – Она с отвращением покачала головой. – Валяй, смейся. Я смешная.

– Это неправда. Он зарабатывал. Проводил свои тычки.

– Тратить он умел куда лучше, чем зарабатывать. И вечно искал, как бы одним, невиданным махом все уравнять. Только когда нашел, то погиб и все свалил на тебя. Я права?

– Я занималась тем, чем и он, – ответила Алис.

– Занималась бы тем же, клянчила б у меня деньги, а не срамила на всю улицу. Не нападала б на меня на поминках по моему сыну. Не отворачивалась при виде меня каждый раз, точно я воняю свежим дерьмом из телеги.

Алин сама не знала, что закричит, пока крик не вырвался:

– Я ему жизнь продлеваю!

На этот раз мать не вздрогнула и не отвернулась.

– И как, успешно? Поди, он живой?

– Ты б от него не удержала и столько, – огрызнулась она, но прозвучало это совсем легковесно. По-детски капризно, даже для своих ушей.

– Порою кажется, что из детей мне повезло с одной Карьей, – сказала мать. – Она не дожила до того, чтобы обращаться со мной так, как вы.

– Ты несправедлива.

– Да кому не похер? Тебе кто-то плел про справедливость? Не я. Справедливо – это когда с хорошими людьми обходятся хорошо, а с плохими – плохо. Где-нибудь на свете есть такое место? Я вот ни разу там не была.

Щеки матери горели в полутьме, мокрые от слез, которых Алис до сей минуты не замечала. Голос матери не звенел, возвещая о горе, а трепетал, истощенный бессильным, безвыходным гневом.

Алис села на вторую койку, скрипнули старые доски. Шум и шквал покинули ее разум, а остались затишье, пустота и усталость. Она чувствовала себя спокойной – в самом деле спокойной – впервые на памяти.

– Я хочу его вернуть.

– И я. Но нам его не удержать. Поэтому придется отпустить.

– Не хочу. И не знаю, смогу ли.

Мать сурово покачала головой.

– Тогда он утащит тебя за собой.