Время пепла

Охота, на которую вышла их пара, подчинялась правилам: не используй часто одинаковые приемы; дай улице несколько дней отдохнуть, а не стучи во все двери разом; не нарывайся на неприятности; не говори того, чего нельзя потом взять обратно; веди себя поскучнее, чтоб о тебе не пошли пересуды, – все эти установки сводились к стержневому указу: подмечай, но не засветись. Жаль, что с ними нет Сэммиш. Уж к чему, а к такой деятельности у нее талант, а еще Алис, как ни странно, скучала по подруге. Здорово было бы провернуть тычку со своими, из Долгогорья.

– На север? – предложил Уллин. – Давненько мы не шлялись у городских стен.

– Я не против.

Они развернулись и пошли вдоль улицы в ногу. Алис с напрягом в мышцах попадала в ритм длинных шагов Уллина. Разумеется, для шустряка с Камнерядья такая работа была непростой. Для начала, на этом берегу реки он здорово выделялся. Тут заправляли ханчи, но Уллин, понимая, что оторван от привычного окружения, выделывался почем зря. И так выпячивал свою невозмутимость и непринужденность, что скорее казался смущенным и скованным. Алис это подбешивало, но быть в его компании было приятней, чем без. С учетом карантина, закрывшего полдюжины улиц Камнерядья, стоило благодарить, что он вообще сюда выбрался. Идя бок о бок, они разговаривали. Уллин в основном, конечно, нес дичь и чушь, издевался за глаза над всеми подряд да городил байки, явно не выдерживающие пристрастного разбора. Но в них хватало упоминаний о Дарро, и Алис охотно бралась отсеивать шлак.

Уллин, по собственному признанию, родился третьим сыном медника и провел раннее детство плескаясь в грязном канале, протекавшем через Коптильню. Братья заняли отведенные их семье места в гильдии, а ему пришлось вкалывать на прожитье самостоятельно, чем он и занимался, выполняя разовые задания для себя и людей, готовых платить. Трегарро набрел на него пару лет назад, когда старый князь крепко держал власть и не было даже намеков на его недуг. Бледная женщина не входила в круг знакомств Уллина, пока тот не повстречался с Дарро. Алис отложила в голове эти сведения. Андомака проявляла интерес не к Уллину, а к Дарро, и это рождало приятное ощущение. Как если бы Алис заработала очко в игре по не совсем ясным правилам.

Если ему верить, Уллин разбивал сердца, а также вскрывал кошельки и окна по всей западной половине города, не считая дворца. Связываться с красными плащами не входило в его оплату, пояснял он со смехом.

В небольшом двухэтажном домике у самых северных ворот Алис наболтала старушке, что несет записку от врача Гаррету, хозяйскому сыну, о том, что им обоим известно. Подразумевалось, что вымышленная девушка могла подхватить «веселую болезнь», и, загоревшись от любопытства, старушка показала, что Гарретов у них нет, но, может, послание адресовано Гошену, который работает зеленщиком на углу? На длинной, изгибавшейся к реке улице Уллин вызвался предупредить молодого повесу Гаррета о слухе, переданном общим другом, который, вероятно, вовсе и не друг. Но единственный тамошний Гаррет благополучно разменял шестой десяток и больше пекся о подагре, чем о досужей трепотне в кабаках.

Зимнее солнце опускалось медленней, чем в канун Длинной Ночи, однако уже притулилось на плече Старых Ворот, а холодный ветер оживился, когда они побрели обратно к реке. Алис невольно вспомнила о соляном складе, где они с Сэммиш прижали опозоренного синего плаща. Не прошло и полгода. Казалось, то была чья-то другая жизнь.

– Еще один, а потом супец и пиво, – высказался Уллин.

– Устраивает, – согласилась Алис, словно он не утверждал, а просил. Она указала вперед на четырехэтажный особняк с голубоватыми ставнями и белыми, теплыми в красках заката стенами. – Вот этот?

– Твоя очередь, – вместо «да» сказал Уллин. – Сыграй, как будто ты в положении.

– Не буду, – ответила Алис.

– Ой, да ладно, – изумился Уллин. – Тебе что, стыдно покувыркаться в постели с тем, кого никогда не встречала? Это же не взаправду. Короче, ты залетела. Гаррет – вероятный отец. Понеслась.

Он слегка подтолкнул, и Алис поплелась к цели. Отвратительная легенда, но прежде они такой не использовали, и, пройдя к дому полквартала, ничего лучшего ей выдумать не удалось. Она встала у двери. Ступенек нет, зато есть скоба, куда вешают фонарь, и роспись над дверью – венок из бледных листьев с красными ягодами. Оглянувшись, Алис увидела, что Уллин наблюдает за ней с другой стороны улицы. Его улыбка плясала на грани вредной ухмылки, и Алис слегка кольнуло раздражение. Но она положила руку на живот, а другой стукнула в дверь. Через пару вдохов дверь отворилась.

Выглянувшая женщина носила одежду прислуги, тех же голубых тонов, что и ставни. Ее волосы побелели, но завивались достаточно, чтобы судить об инлисской крови. Лицо похудело от возраста. Она вскинула бровь. Алис вообразила себя отважной дурочкой, явившейся требовать, чтоб мужчина, заронивший в нее свое семя, помог заботиться и о ребенке. Она, этакая девица, расправила плечи и задрала подбородок – но не слишком высоко.