Время перемен

К началу марта 1963 г. американское руководство начинает осознавать возникновение новых факторов в развитии политического процесса в Ираке – обострение курдской проблемы. 1 марта глава СНБ Роберт Комер направил советнику президента по национальной безопасности меморандум, в котором говорил, «что наша сторона обеспокоена теми проблемами, которые потенциально могут исходить от курдского движения и угрожать новой власти в Ираке»[942]. Ссылаясь на данные ЦРУ, глава СНБ прозрачно намекал на интересы Советского Союза в этом вопросе.

Февральские события в Ираке не могли не стать предметом пристального анализа и в Москве. 23 октября 1963 г. отдел идеологии ЦК КПСС готовит краткую записку, в которой поднимает «вопрос об отношении Москвы к новому правительству в Ираке и политике нового руководства в отношении курдов»[943].

Столь серьезное внимание Москвы к курдской проблеме свидетельствовало, что в новых условиях, когда СССР в одночасье потерял рычаги влияния на ситуацию в Ираке, именно курды становятся союзником Москвы. «Курдский узел» стал одной из основных проблем для внутренней политики Ирака»[944].

Не только в Москве, но и в Лондоне терялись в догадках о том, кто теперь правит в Ираке. 14 ноября, когда власть в стране после цепи подковерных интриг всецело перешла к военным во главе с Арефом, лондонская The Times писала: «События в Ираке лишний раз показывают, насколько нестабилен арабский мир»[945].

Но каким бы ни было новое правительство Ирака, стало очевидно, что переворот февраля – ноября 1963 г. – это серьезная победа Запада. К власти в стране пришли сторонники партии Баас, тесные связи с которыми, по данным академика Е. М. Примакова, западные спецслужбы поддерживали в течение всех пяти лет пребывания Касема на посту главы Ирака[946].

На фоне важных изменений внутри Ближневосточного региона в 1963–1964 гг. закономерно последовали перемены во внешней политике США и Великобритании.

Трагическая гибель Дж. Кеннеди 22 ноября 1963 г. выдвинула на пост президента США вице-президента Л. Джонсона. Это событие поставило на повестку международной политики ряд вопросов и предвещало возможные перемены во внешней политике США.

Уже в начале декабря 1963 г. авторитетный американский журнал Time пишет: «Джонсон дал понять, что у него есть свой стиль ведения дел. Команде Кеннеди дали понять, что неприкасаемых нет»[947].

Но на деле команда Белого дома не претерпела значимых изменений. Так, ключевые посты – министра обороны, госсекретаря, советника президента по национальной безопасности сохранились за Р. Макнамарой, Д. Раском и МакДж. Банди соответственно. Приход Джонсона к власти ознаменовал ряд подвижек во внешней политике Вашингтона в целом и в ближневосточном курсе США в частности.

В отличие от либерального и молодого Кеннеди, Джонсон был консервативно мыслящим техасцем, не скрывавшим свою неопытность во внешнеполитических вопросах. «Иностранцы – ребята, к которым я не привык», – заявил он в одной из бесед в первые месяцы своего президентства.

О неопытности Джонсона в вопросах внешней политики докладывали советскому руководству. В ноябре 1962 г. КГБ подготовило на имя заместителя председателя Совета министров А. И. Микояна аналитическую записку, в которой говорилось: «За три года пребывания на посту вице-президента он редко принимал участие в выработке и реализации внешнеполитической линии»[948].

О возможных путях изменения внешней политики США при Джонсоне в первые дни после убийства Дж. Кеннеди активно размышляли американские журналисты. The New York Times считала, что в первое время будет наблюдаться некоторая неопределенность в отношении курса американской внешней политики. «Неясность будет сохраняться, – писало издание, – до тех пор, пока президент Джонсон не сообщит своей программы, средств и методов ее осуществления»[949].

С одной стороны, это касалось проблем «третьего мира», в том числе Большого Ближнего Востока. В первые месяцы работы на посту президента Джонсон был последователем доктрины «новых рубежей», выработанной командой Кеннеди. «Бедность, голод, болезни и неграмотность – вот та благодатная почва, на которой кормится международный коммунизм», – рассуждал Л. Джонсон[950].

С другой стороны, уже в скором времени в ближневосточном курсе США стала проявляться гораздо рельефнее, чем раньше, тенденция к откровенной поддержке Израиля, что повлекло окончательное формирование американо-израильского военно-политического союза[951]. Так, по мнению видного специалиста по внешней политике США Д. Нэффа, «Линдону Джонсону было суждено стать самым произраильски и антиарабски настроенным президентом США с момента возникновения этого ближневосточного государства»[952].