Время перемен

Теперь нужно придумать красивую концовку. Впрочем, зачем думать, если можно выдернуть цитату из товарища Ленина. Виноват, не из самого Владимира Ильича, а из его речей. Значит, пусть будет так: «Рациональное размещение промышленности в России с точки зрения близости сырья и возможности наименьшей потери труда при переходе от обработки сырья ко всем последовательным стадиям обработки полуфабрикатов вплоть до получения готового продукта».

Самое интересное, что все здесь реально. И наличие железа на Кольском полуострове и присутствие каменного угля на Печоре – для русских геологов не секрет. Стало быть, если мою записку передадут в соответствующие инстанции, а геологи подтвердят потенциальное богатство (а они подтвердят!), а Совнарком все утвердит, так я в лепешку разобьюсь, но раздобуду деньги, даже если придется обвалить французский фондовый рынок, а заодно и английские биржи. Черт с ними, все равно скоро Великая депрессия. Зато Череповецкий металлургический комбинат выпустит первый чугун не в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, а в году так… Ну, пусть в тридцать четвертом, или тридцать пятом, а к тридцать седьмому получим первую сталь… А, может, и раньше.

А начинать можно именно с Печорского угольного бассейна. Даже без Череповецкого металлургического завода, каменный уголь нужен. Донецк, это здорово, но дополнительный источник, тем более, содержащий топливо более высокого качества, не помешает. В блокадный Ленинград, кстати, везли уголь именно из Воркуты. Значит, первое, что требуется сделать – организовать экспедицию. Второе – подготовить проект шахты. Третье – начать строительство железной дороги. Безработных нынче немало, а с завершением гражданской войны их количество увеличится. Не факт, что все они рванутся на строительство, но кое-кто, кому нечего терять, поедут. А если организовать работы по прокладке дороги вахтовым методом, сменами по два или три месяца, вполне возможно.

И вот еще что. В моей истории Северо-Печорскую железную дорогу строили заключенные. Боюсь даже предположить, сколько людей нашло свое последнее пристанище в тундре, в неглубоких ямах, потому что долбить могилы глубиной в два метра, в вечной мерзлоте тяжело, а то и невозможно[13]. А если мы используем труд вольнонаемных, обеспечив людей достойной зарплатой, продовольствием, теплой одеждой и передвижными вагончиками, в которых можно погреться? Пожалуй, можно будет сберечь тысячи, если не десятки тысяч жизней. Да и за зарплату люди работают гораздо охотнее, чем за пайку.

Только я решил полюбоваться самим собой, как зазвонил телефон.

– Аксенов, слушаю вас, – снял я трубку.

– Быстров это, из МУРа, – донесся с того конца провода молодой уверенный голос. – Сказали, что нужно позвонить в ВЧК, по этому номеру.

– Иван Петрович, если не ошибаюсь? – поинтересовался я и, не дожидаясь ответа, спросил. – Скажите товарищ Быстров, если это не сверхсекретно – певец с Сухаревского рынка, Крюков, насколько серьезно провинился? Как я понимаю – парень на тамошних карманников работал, отвлекал внимание? Или что-то еще?

– Если бы только внимание отвлекал, так полбеды, – вздохнул Быстров в трубку. – Есть подозрение, что данный гражданин причастен как минимум к двум грабежам, и к трем убийствам с ограблением жертвы. При задержании применил оружие против сотрудника угро, едва скрутили.

Я призадумался, потом осторожно поинтересовался:

– По преступлениям – только подозрения, или имеются доказательства?

– Есть показания свидетелей, есть протоколы допросов преступников, – сообщил Быстров, – Вещи убитых изъяты. У самого Крюкова Тимофея при себе перстень старинный был, который он с покойника снял. Причем – палец отрубил. Сам певец в полный отказ пошел – мол, ничего говорить не стану, так его свои же подельники изобличили. Такое чувство, что парень едва ли не главарем был, и его все остальные боялись.

Я не стал поправлять агента угро, что преступником человека может назвать только суд. Неважно сейчас это. Спросил о другом:

– Товарищ-то ваш в порядке?

Кажется, Быстров удивился вопросу. Ответил слегка сдержанно:

– В плечо ранен, но доктор сказал – выкарабкается.

– Ясно, – вымолвил я, собираясь распрощаться и повесить трубку.

– Так будете Крюкова забирать? – поинтересовался Быстров.

Если у меня и возникало такое желание, то после слов агента оно улетучилось. Нет уж, такого «коллегу» мне и за даром не надо, и за деньги.

– Нет, такие «кадры» нам не нужны.

– Я ведь отчего спрашиваю, – заторопился Быстров. – За этой бандой еще художества числятся, жмуриков десять, а может больше, но доказательств нет. Остальную-то шушеру к стенке поставят, а Крюкову-то снисхождение сделают по малолетству. А вы можете его под трибунал подвести.

– То есть, если Крюкова в чека сдать, то мы его шлепнем, а вы чистенькими останетесь? – догадался я.

– Так товарищ Аксенов, зачем так сразу-то? – обиделся оперативник. – Крови на нем, как на мяснике, а судить его будет народный суд, а несовершеннолетнему льгота выйдет.