Время перемен

В тех или иных масштабах феномен бюрократии – концентрации рычагов власти в руках специализированного аппарата чиновников – присущ различным обществам и социальным организациям, не обходились без него ни древние империи, ни современные хозяйственные корпорации. Бюрократизации подвергались монархические режимы, парламентские демократии, революционные элиты, политические партии и общественные движения в различных странах. Сравнительный анализ бюрократизации занимает солидное место в истории мировой социологической мысли.

Однако тот бюрократический левиафан, с которым нам приходится иметь дело сегодня, не имеет аналогов в истории. Сформировавшаяся на протяжении десятилетий бюрократическая система управления получила неограниченные возможности подчинять себе все без исключения сферы общественной жизни – политическую, экономическую, культурную, идейную, – нигде при этом не сталкиваясь с какими-либо реальными противодействующими силами или ограничениями (например, традиционными или правовыми институтами). Сложилась уникальная система «бюрократического абсолютизма», то есть бюрократии, претендующей на абсолютное господство над обществом.

Отдаленные ее истоки связаны с наследием российской имперской, по словам Ленина, «крепостнической бюрократии»[451], ближайшие – с монополизацией властных функций в послереволюционный период. Героические поколения революционеров (не только в России) считали, что политическая неразвитость общества не должна препятствовать успешной деятельности берущего власть авангарда. И буквально на следующий день после политической победы им приходилось сталкиваться с трагической дилеммой: либо последовательные, не всегда быстрые шаги к тому, чтобы подкрепить революционные действия демократическими институтами, либо революционный по своим устремлениям и авторитарный по своей природе механизм форсирования, насильного подхлестывания общества. Такой механизм не сводится к «аппарату», то есть набору партгосучреждений и чиновников, он включает также звенья поддержки, организованного идеологического воздействия и т. д. Какими бы условиями ни был вызван к жизни подобный механизм, в его деятельности неизменно проявлялись две связанные друг с другом тенденции – отчуждения механизма власти от масс и коррумпирования. Попытки преодолеть последнюю тенденцию методами милитаризации аппарата (как в первые годы революции у нас и позже в Китае) или удвоения «следящих» систем нигде не оказались успешными.

Не будем касаться бурных дискуссий в среде историков о тех объективных и субъективных факторах, которые привели к реализации в нашей стране «форсированной» альтернативы со всеми ее последствиями. Подчеркнем лишь, что в годы сталинского режима механизмы, тенденции и ценности бюрократизированного общества получили откровенное и даже циничное воплощение (концепция партии как «ордена меченосцев», жесткой иерархии «чинов», бюрократического государства как главного орудия, модель пирамиды и «винтиков», «мундирная утопия» и др.). Во всей полноте значение происшедшей трансформации стало очевидным позже, когда чрезвычайные средства обернулись перманентными целями и бюрократический аппарат поглотил сами политические (целеполагающие) структуры. Расцвет и начало кризиса абсолютизированной бюрократической системы властвования приходятся на период так называемого застоя, но формировалась она значительно раньше. Сталинское самовластие на деле венчало и прикрывало всевластие бюрократической пирамиды господства. Деперсонализированный по самой своей природе иерархический механизм в период своего формирования нуждался в ширме «личной» заботы и «личной» инициативы, каковую и нашел в культе произвола верховного вождя. На следующем витке спирали бюрократического абсолютизма регалии «культового» реквизита играли уже иную роль. Вознося над обществом усыпанную наградными блестками фантомную фигуру «тишайшего вождя», правящая бюрократия получала возможность культивировать самое себя. Во всех случаях политические культы и культики формировались не иллюзиями и суевериями масс (хотя они тоже играли свою роль), а потребностями бюрократического господства, ведущего к отчуждению трудящихся от власти.