Читаем Время перемен полностью

Как уже отмечалось выше, социально-антропологический тип, который составляет реальный материал общественной системы и который мы пытаемся рассматривать в этой работе, – это всегда распределение различных социально значимых человеческих типов (грубо говоря, соотношение между человеческим наполнением высших, низших, поддерживающих и прочих социальных позиций). В результате революции в этом распределении произошли перемены в нескольких направлениях.

Прежде всего имела место элиминация практически всей социальной элиты: дворянства, имперской бюрократии, средних слоев в городе и деревне, духовенства, наиболее образованных (в том числе и тех, кто поддержал и осуществлял революционный переворот).

Революционный авантюризм и давление «массового фактора» обусловили характер нового правящего слоя в первый, переходный период постреволюционного существования общества. Применительно к последующему, собственно уже советизированному временному периоду можно говорить лишь о постреволюционной бюрократии и бюрократическом авантюризме. В этот период отливается в относительно устойчивые формы распределение человеческих типов, составившее «нормативную» конфигурацию «человека советского». Повальное раскрестьянивание и бегство в города, новый тип казарменного индустриального города, создание громоздкого и малоэффективного советско-бюрократического аппарата, превратившего в чиновников практически все городское население, включая массовые «интеллигентские» профессии, – важнейшие компоненты формирования этого типа.

К этому следует добавить систему массового образования и индоктринации в условиях жесткой информационной блокады – поколение училось грамоте и воспитывалось только на «правильных» текстах. Прямой жесткий контроль за мыслями со стороны идеологических и карательных ведомств «нового человека» не сотворил, но способствовал распределению человеческого потенциала в обществе.

В эмигрантской (а в последнее время и в советской литературе) давно ведется дискуссия о том, насколько велика была роль коммунистического утопизма и фанатизма во всем происходившем. Применительно к нашей проблеме – насколько направляемым был процесс формирования специфически советского человеческого материала. Конечно, тот набор эмпирических данных, которые получены в рассматриваемом исследовании, прямого ответа на такой вопрос не содержит, но некоторые основания для прояснения ситуации все же позволяет обсудить более аргументированно.

Если верно, что по зрелому организму можно судить о зародыше, то по характеру кризиса и распада общества правомерно представлять некоторые аспекты его формирования или зрелости. В современном спектре социально-антропологических типов для революционного фанатизма практически нет места; те немногие проценты населения, которые демонстрируют стойкую приверженность марксистски-традиционной лексике в оценке социальной действительности, вряд ли способны увлекать самих себя и кого-либо иного этой лексикой. Это скорее реликтовые, пережиточные группы, которые не способны оказать какое-либо влияние на распределение интересов в современной общественной ситуации. Без сомнения, в период «формообразования» системы отчаянные, абсолютно свободные от культурных и нравственных ограничений авантюристы играли заметную роль прежде всего в разрушении сложившихся укладов жизни. «Полуфанатик, полуплут» – вполне адекватная характеристика активиста этого времени (словами Пушкина). В дальнейшем запросы и роли в обществе изменились, место «полуфанатиков» заняли плуты и насильники, позже – плуты и чиновники.

Советская история знала лишь одно поколение «вполне советских» людей. Хронологически это в основном поколение (когорта) вступивших в активную социальную жизнь в начале 30-х гг. и занимавших ключевые позиции в ней до середины или конца 50-х. Предыдущее поколение было переломлено революционными потрясениями и лишь отчасти приспособилось к новой для него жизни. Последующее – встретило и, в общем, с готовностью приняло кризис и распад всей системы.

То, что советская и подобные ей общественные системы не оказались способными воспроизводиться в последующих поколениях, – факт сегодня общепризнанный. Подтверждают его и некоторые данные нашего исследования.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже