Время перемен

Даже самые последовательные «ястребы войны» не решаются говорить сейчас о скором ее окончании (если, конечно, речь не идет о переименовании «контртеррористической» операции, скажем, в «миротворческую» или какую-нибудь еще). В послании парламенту Путин предположил, что на окончание конфликта потребуется не меньше времени, чем ушло на его разжигание. Начало конфликта, правда, можно отсчитывать по-разному – и с 1994-го, и с 1944-го, а в забытом сейчас договоре Ельцина – Масхадова говорилось даже о 400-летнем противостоянии Чечни с Россией. Важнее представить, что можно было бы считать действительным окончанием конфликта. Для реинтеграции Чечни в РФ (ограничимся этим вариантом исхода) недостаточно установить военно-милицейский контроль над территорией, даже дополненный какой-то авторитетной местной администрацией, восстановить инфраструктуру и хозяйство, обеспечить занятость и нормальный доход населения, вернуть и устроить беженцев и т. д. Надо еще, чтобы чеченцы, а также их дети и внуки (минимум три поколения) считали себя достойными гражданами России, а жители других регионов признавали их таковыми. Сейчас трудно даже представить себе, с какого момента, с какого из будущих поколений можно было бы начать такой отсчет времени.

В марте этого года 58 % опрошенных жителей России соглашались с тем, что чеченцы – «такие же граждане России, как и русские», не согласны с этим были 34 %. К сожалению, у нас нет возможности проверить, какая часть жителей Чечни сейчас готова считать себя российскими гражданами.

Здесь-то и возникает проблема тягчайшего «морального» счета войны, который придется оплачивать нынешним и будущим поколениям. Всякая война закрепляет в людях злобу, ярость, насилие, в том числе неконтролируемые. Это относится и к войнам, которые считаются вынужденными, освободительными, оборонительными. Об этих сторонах той, «большой» войны у нас стали писать лет через 20–30 после ее окончания (Василь Быков, Вячеслав Кондратьев, ранний Валентин Распутин…). Разбираться в нравственных последствиях войны чеченской куда сложнее хотя бы потому, что это война внутренняя, и заниматься этим придется сегодня, завтра и много лет спустя.

Из всех событий, связанных в последние месяцы с чеченским узлом, самым значимым в этом плане представляется не очередная серия взрывов, не переезд временной администрации из одного укрепрайона в другой, не дискуссии в ПАСЕ и пр., а «дело» полковника Буданова и то, что за ним стоит. Массовые страсти вокруг Буданова – и со стороны обвиняющей, и со стороны, защищающей его, – накалены потому, что его поступок (убийство чеченки) никак нельзя считать исключением, выходкой садиста, пьяного и т. п. Бессудная расправа (в ходу более осторожный термин «внесудебное разбирательство») с реальным или предполагаемым виновником – непременная принадлежность накаленной обстановки и соответствующей психологии. Особенно если речь идет о войне партизанской, колониальной, где отсутствуют различения «фронта» и «тыла», воюющего и мирного населения и где, конечно, не действуют никакие законы и конвенции. За историей Буданова стоит сейчас тень массовых расправ с предполагаемыми боевиками и их «пособниками», следы которых обнаружены в Ханкале и других местах Чечни. Осудить сурово одного преступника и не осудить обстановку, которая плодит преступления, нелепо; осудить «мягко» – скандально. Судебная история «дела» Буданова поэтому вряд ли имеет разумную перспективу.

Чрезвычайно показательно, на мой взгляд, распределение мнений россиян о том, как поступить с Будановым (опрос проведен в марте). Только 11 % опрошенных считают, что полковника нужно «осудить по всей строгости закона», 27 % – что следует проявить снисхождение, учитывая «обстоятельства военного времени и боевые заслуги Буданова», 16 % – что он должен быть признан невиновным, «поскольку в борьбе с бандитами оправданы любые средства», еще 24 % полагают, что его просто оклеветали. 22 % затруднились ответить. Чаще всего предлагают снисходительно отнестись к Буданову более молодые респонденты (до 40 лет). За суровое наказание высказываются 19 % имеющих высшее образование и только 9 % с образованием ниже среднего.

А практику «внесудебных разбирательств» (читай: бессудных расправ) с чеченцами, задержанными в ходе «зачисток», считают оправданной более трети, 35 %, неоправданной – 45 %. Причем ни возраст, ни образование опрошенных почти не влияют на распределение суждений: так, у наиболее образованных одобряют расправы 32 % против 51 %.