Время перемен

Нельзя обойти два замечания (в той же будто бы вставной «книге») относительно общественного мнения в тоталитарном режиме «Океании»: «Когда изобрели печать, стало легче управлять общественным мнением; радио и кино позволили шагнуть в этом направлении еще дальше. А с развитием телевизионной техники <…> частной жизни пришел конец» (с. 192). Здесь акцентируется сугубо техническое развитие массовых коммуникаций, правда, социально подкрепленное строжайшим запретом для «внешних» партийцев отключать грохочущие и одновременно подсматривающие экраны. Отсюда и «новая аристократия», куда наряду с бюрократами, учеными, инженерами, политиками и профсоюзными лидерами попадают также «специалисты по обработке общественного мнения» и «социологи» (там же). Из контекста ясно, что речь идет о тех, кого сейчас именуют «политтехнологами», и заняты они, разумеется, не изучением общественного мнения, а манипулированием таковым. Собственно, в нарисованной Оруэллом картине не может быть и места для общественного мнения как особого социального института (как не могло его быть и в исторически реальных прообразах этой картины), имеется в виду просто состояние умов бессловесной массы, которым требуется неустанно управлять и контролировать.

В заключение выскажу несколько соображений, непосредственно навеянных «заметками» В.Э. Шляпентоха; позволяю себе их изложить с любезного его согласия. Полезно знать, как «смотрится» книга Оруэлла с разных точек наблюдения и с разного расстояния, имея в виду социальное расстояние читателей от тех регионов, события в которых непосредственно разбудили аналитическое воображение ее автора. Трудно представить, чтобы сегодняшний дотошный американский исследователь мог смотреть на оруэллиану такими же глазами, как те, кто пережил и перечувствовал опыт тоталитарных режимов. В какой-то мере это касается и наблюдателей из «эмигрантского» далека, на которых всегда подсознательно действует такой фактор, как стремление радикально оторваться от «прошлого» со всеми его проблемами и сложностями. Собственно говоря, элементы разномыслия возникают преимущественно в нюансах соотнесения определенных компонентов мира «1984» с социальными реальностями. Остановлюсь только на двух из них.

1. Порой создается впечатление, что В.Э. Шляпентох принимает весьма расширительную трактовку оруэллианы, которая относима к любому социальному порядку, власти, принуждению. Тоталитарная власть в некоторых его суждениях чуть ли не отождествляется с «сильной» властью, навязчивая дисциплина на кафедре американского университета сопоставляется с порядками в ГУЛАГе, принудительное единомыслие в «Океании» – с тенденциями конформизма в либеральном американском обществе. Моменты сходства хорошо заметны, особенно с очень дальнего расстояния. Но существует и определенный предел сближения принципиально разных социальных феноменов; необоснованно перейдя его, даже не задумываясь об этом, можно утратить не только возможность соотнесения предмета исследования с социально-историческими реалиями прошлого, но и определенность позиций в актуальных и острейших современных ситуациях. Не только сегодняшняя Россия, но и большая часть современного мира еще долго будут вынуждены относиться к тоталитаризму как реальной и серьезной угрозе. Думаю, что «нормальным» никакое тоталитарное общество не было и не могло быть по самой своей природе. Социальный порядок нужен всякому обществу и государству, но особой проблемой он становится там, где сложившийся, привычный, «нормальный» порядок отсутствует. И сильное государство отнюдь не то, где власть постоянно демонстрирует насилие. Конец советского государства, как и власти С. Хусейна в Ираке, показал, что устрашающая власть сильной не была…

2. Хотелось бы оспорить некоторые упрощения в трактовке нашего советского прошлого 1960 – 1980-х гг. Вряд ли правомерно непосредственно относить данную Дж. Оруэллом характеристику «пролов» как «единственно свободного класса» к массе населения СССР.

И вряд ли стоит сводить действительно трудный, противоречивый, по-моему, еще далеко не завершенный процесс преодоления страхов и соблазнов системы в более образованных ее слоях к противопоставлению действительно героического радикализма В. Буковского жалкому конформизму всех прочих, надеявшихся на либерализацию страны, «социализм с человеческим лицом» и т. п. Историки и социологи, наверное, еще многие годы будут дискутировать о том, в какой мере способствовал отечественный «либерализм», например, от А. Твардовского до А. Сахарова, укреплению, а в какой – расшатыванию тотальной системы.

2003

Свобода как необходимость