Легат кивнул головой и вышел в приёмную, где получил бумаги от камергера. На выходе из дворца ветер швырнул ему в лицо пару листьев. Их, как всегда, не успевали убирать. Он направился вверх, к жилой улице: телеги из внешнего мира подождут до завтра, заодно и уточнит у часовых про книги.
Впереди замаячила знакомая фигура Фриды. Он обогнал её, походя бросив «привет», и уже хотел свернуть к своему дому, но лаборантка вдруг окликнула его:
— Постой…
— Да?
— Хватит убегать от меня, — она взяла его под локоть, — Просто пройдёмся, погуляем на свежем воздухе, я тебя не съем.
— С чего такая перемена?
— Невозможно вечно сжигать себя ненавистью. Нужно пройти это рано или поздно. Я страдала достаточно.
— Ты больше на меня не злишься? — легат внутренне напрягся, помня прошлые ссоры — яростные, стремительные, возникающие ниоткуда и взрывающиеся в мгновение ока.
— Я никогда не злилась на тебя. Я злилась на весь мир, на совет, на саму себя. На дочь, в конце концов, — она нервно повела рукой по длинным прямым волосам, поправляя их, и отвернулась в сторону.
«Ни капли не изменилась… Всё тот же аккуратный подбородок, красивые точёные скулы и глаза с хитринкой, как два бездонных синих озера… Так и хочется утонуть в них».
Он захотел притянуть её к себе и зарыться рукой в эти чёрные волосы, ниспадающие по её плечам, но подавил порыв:
— Мне так не казалось…
— Чего ты ещё хотел? Тысячу раз мне приходило в голову покончить со всем этим. Не могу понять, почему я сдерживалась. От меня все тогда отвернулись, не только ты, да и не удивительно, с таким-то поведением.
— Я хотел быть рядом, — он остановился и посмотрел на неё, — Не смог. Не выдержал. Здесь всё напоминает о дочери. Разорвите меня на части, или дайте убежать, куда глаза глядят — вот единственное, чего я хотел тогда.
— И ты выбрал второе. Мужчины слабее, чем кажутся.
— Да.
Она положила вторую руку ему на плечо и посмотрела в глаза:
— Я тебя давно уже простила, слышишь? Каждый из нас пережил это так, как у него получилось, и всё тут. Большего требовать нет смысла. Все эти «должен», «рамки приличия», «скорблю вместе с вами» — оставим это тем, кому никогда не выпадал наш с тобой жребий.
— Ты права. Горе отпускает всех по-разному. Кто-то не терпит чужих глаз рядом, кто-то бежит без оглядки, — Александр уставился в землю, вспоминая те безрадостные, тяжёлые дни после смерти дочери.
— Ты до сих пор бежишь. Удираешь отсюда, как только можешь.
— Набрал хороший темп…
— Знаю. Поговаривают, совет зовёт тебя самым результативным легатом…
— Лично мне об этом никто не заявлял.
Они вновь медленно зашагали вперёд, всё приближаясь к жилым домам.
— Новая формула приёма амброзии работает, я испытала на себе.
— Я не смог пройти через ломку, — он решил, что ей пока не стоит знать о его запасах зелья на чёрный день.
— Ты не смог? — она явно сомневалась.
Чего-чего, а терпеть легат всегда умел.
— Было важное дело, ломка могла помешать, пришлось отказаться от затеи.
— Вот как? Расскажешь?
Он так и не понял, поверила она или нет.
— Один князь зарвался, пришлось принять меры.
— И он послушал тебя?
— Он скорее бы умер, чем сделал то, что нам нужно, но я вынудил его ввязаться в безнадёжную войну.
— Его разбили?
— Нет. Убил собственный сын. Смышлёный мальчик, спас свой народ.
Несколько десятков шагов они молчали. Легат вспоминал всё, что делал в этом походе. Грязная, неприятная, подлая работа, которую не сделает больше никто, разве какой другой легат. Но, раз уж выпала его очередь, раз уж совет посчитал его наиболее подходящим для этой работы — не ной и приноси пользу.
— Представляешь, они уже забыли её. Напрочь. Не помнят ни имени, ни города, который она для них построила. Наверное, кто-то из наших постарался. Но мне хотелось плюнуть им в лица, когда я узнал, что ни один ничего не знает.
— Вряд ли они виноваты, — по её щеке медленно поползла слезинка.
— Иногда я думаю, что после того, как не получилось её отговорить, нужно было остаться с ней. Я бы лёг в тот же курган, знаю. Но это правильно.
— Хватит, — резко сказала она, — Это бессмысленно.
«Может, в этом как раз и был смысл моего существования? А бессмысленно всё, что я делал после».
Фрида чуть поостыла и добавила:
— Не смей так говорить. Если совет узнает… Георг.
— Это лишь размышления. Если в чём-то и остался смысл, так это в том, чтобы избавить наш народ от бремени зависимостей, так что у Совета нет причин волноваться — я лояльный человек.
— Надеюсь…
Она долго и протяжно выдохнула, будто только что избавилась от тяжкого груза. Легат с удивлением глянул на неё.
— Я ни с кем не говорила по-настоящему, кажется, уже полтора века… Те, кто здесь, общаются лишь формально. Впрочем, удивляться нечему — я сама их прогоняла миллионы раз в годы депрессии. Даже самые упорные сдались. Расскажи мне о Татмере.
— Там есть одна замечательная корчма. Мы с Байлом часто посиживаем в ней.
— Кто такой Байл?
— Это командир взвода наёмников, что болтаются со мной по всему свету…
…
— И что, княжич убил собственного отца? — Зебен подлил бренди во все четыре рюмки.
— Точно. Как догадался?