Время первых. Судьба моя – я сам…

Перегрузка растет, достигает 10 g (то есть с 80 килограммов мой вес до 800 вырос), а мы друг друга по плечу хлопаем: нам это было приятно! Когда уже сели, Беляев мне сказал:

– Ну-ка, навигатор, посмотри, где мы находимся?

Электронно-механическая система «Глобус» через десять минут после разделения сама выключилась, поэтому погрешность оказалась огромной. Я так прикинул:

– Слушай, мы где-то между Обью и Енисеем…

Паша спросил:

– А что это значит?

– Ну, если месяца через три за нами на собаках приедут, здорово будет. Я эти места знаю.

Две ночи в глухой тайге

Короче, мы не там приземлились. Но это пустяк… К подобным нештатным ситуациям нас готовили, вероятность отказа автоматики при посадке всегда была высокой, и мы знали, что делать в таких случаях. Другой вопрос, что управление кораблем было смещено на девяносто градусов, мы сидели поперек главной оси.

В результате приземлились мы в непроходимом лесу. Потом оказалось, что «Восход-2» совершил посадку в нерасчетном районе в ста восьмидесяти километрах севернее Перми. В сообщении ТАСС это назвали посадкой в «запасном районе», который на самом деле являлся глухой пермской тайгой.

Потом только, когда мы люк открыли и лес увидели, дошло: «Нет, на какие-то три тысячи километров ошибся». Не удивительно, ведь из-за отказа автоматической системы посадки мы впервые все в ручном режиме делали…

Паша из корабля выскочил и в рыхлый снег провалился по плечи – одна голова торчала. Я за ним. Тишина такая стояла… Антенну быстренько развернули, радиостанцию включили и ключом (тогда еще ключ телеграфный был) я передавать начал: ти-та-та, та-та-та, ти-та-та, та-та-та… На самую большую дальность. Как потом выяснилось, приняли нас Бохумская обсерватория под Дюссельдорфом, Алма-Ата и Петропавловск-Камчатский, а Пермь, Свердловск, Москва – вроде рядом, но не услышали. Так мы вошли в ночь…

Передали свои позывные, а тем временем началась вьюга. Мы вернулись в остывший корабль, чувствуем, что потихоньку замерзаем: снаружи-то градусов двадцать пять мороза.

Пурга, солнца нет. Невозможно определить, в какой точке мы находимся.

К этому времени над нами уже Ан-12 прошел, слышим – мотор гудит.

– Паша, – говорю, – по-моему, все-таки нас засекли.

Это Володя Коваленок летал, тоже впоследствии космонавт. Это он определил, где мы находимся. Потом самолет улетел, а мы остались. Двигаться по рыхлому снегу невозможно было, а перед этим я еще секстант достал, место замерил, где мы находились, но через 20 минут солнце спряталось. Мне бы еще на второе измерение хотя бы минут двадцать, тогда бы наши координаты знал (ну, с ошибкой, может, километров в пятьдесят), а так мог точно сказать только, что мы в Северном полушарии.

Когда пурга началась, мы в корабль вернулись: Беляев с краю лежал, а я внутри. При посадке мы так разогрелись, что я даже перчатки на снегу оставил, а тут продрог до костей.

– Паша, – говорю, – я замерзаю.

Вылезли… За сутки шесть килограммов влаги я потерял, в скафандре воды до колен – слышно было, как она хлюпает. И вот догола мы разделись, белье выжали… Только надевать начали, а на морозе оно смерзлось. Так что теплее от этого не стало.

А мороз – 25 градусов. «Ну, Паша, п…ц космосу!» – сказал я, забыв, что включена рация, и нас может слышать много народа. Позже, на пресс-конференции, один иностранный журналист попытался выяснить значение брошенного мною словечка. Под хохот присутствующих я объяснил, что это означает успешное завершение важного дела…

Ну а мы, чтобы не умереть от холода, распороли оболочку скафандров, спороли экранно-вакуумную изоляцию, жесткую часть скафандра бросили под ноги, еще и стропами обмотались, чтобы удержать тепло. Выглядели, конечно, премиленько. Но в таком виде можно было хотя бы двигаться и собирать сухостой для костра.

Жесткую часть скафандра бросили – она у нас площадкой служила, а остальное на себя надели. И вот сидим в корабле, греемся, а ночью гул слышим. Ил-14 пришел и над нами барражировать начал – летал часа полтора. Как нам потом объяснили, местные жители наговорили поисковикам, что зона мартовских волков в тех местах, и посоветовали их шумом отпугивать. Не знаю, так это или нет, но что людей там никогда не было – это точно.

Из съестного одна туба с кофе у нас оставалась.

– Паша, – говорю, – давай выпьем.

А он в ответ:

– Нет, сначала подогреем.

Сунули ее в костер и задумались: никого еще нет, сколько ждать – неизвестно, а в это время она как шарахнет и, словно ракета, вверх улетела. Мы потом долго друг друга подкалывали: «Ну что, горячего кофейку попил?»

Утром нам с вертолетов (видимо, из Казахастана они подоспели – тут-то соответствующей группировки не было) одежду сбрасывать стали. Меховая куртка и брюки на деревьях зависли. Бутылку коньяка кинули – она разбилась, термос – та же история, но хлеб, сухари, сыр, колбаса попали по назначению… Надо было те сухари из столовой видеть – даже надкушенные попадались (вот как насушили, так и отдали), а колбасы кусок такой и довесочек – строго по норме.