Время политики

Она была моей первой любовью. Когда нам было лет по пять, мы приносили друг другу «подарочки» – букетик из одуванчиков, две карамельки-подушечки, любовно разглаженный квадратик шоколадного «золотца». Она казалась мне ангелом, хотя я, кажется, в то время еще не знал такого слова.

Это я все к чему? А я это к тому, что когда я узнал что-то про рай и про ад и узнал, что первое – это очень хорошо, а второе – очень плохо, все мое существо долго не могло примириться с этим вопиющим диссонансом. С величайшим трудом, кстати, мирится с ним и по сей день. Или не мирится вовсе.

Комары на даче, или Полет валькирий

Когда-то мой приятель придумал некую… теорию не теорию… Ну ладно, пусть будет теория. Он назвал эту теорию «Комары на даче» и излагал ее довольно простую суть таким примерно образом.

«Представь себе, – говорил он, – что прекрасным летним вечером, когда впереди два выходных дня и можно никуда не торопиться, ты вместе со своими родными, друзьями, соседями сидишь на дачной веранде под оранжевым абажуром. Что вы пьете чай или вино, весело разговариваете о разных необременительных предметах, с готовностью смеетесь милым шуткам друг друга, а в раскрытые окна веранды льется пьянящий запах цветущего жасмина. Представил?» – «Ну, представил, да. И что?» – «И как бы ты назвал одним коротким словом вот это все?» – «Ну, не знаю… „Рай“, наверное». – «Совершенно верно! – торжествующе воскликнул мой приятель и продолжил: – Так вот, для того, чтобы мы не соблазнялись кощунственным по сути ощущением, что возможен в принципе рай на земле, нам предпосланы комары. Вот сидишь ты на этой самой веранде, воспаряешь духом, почти летаешь, а тут вдруг рядом с тобой начинает что-то отвратительно, тревожно и назойливо жужжать, а потом приземляться на твоей шее, на руках, на ногах, на голове, на спине. А потом ты начинаешь досадливо хлопать себя по всем местам, почесываться и неизбежно вспоминать, что ты все же здесь, на земле, где рая не бывает».

«Вот для того и комары! Для усмирения гордыни!» – так завершил он краткое изложение своей теории.

Ну хорошо, думаю я, комары на даче – для этого. А в остальных случаях – они для чего? Каково его, комара, метафорическое амплуа в различных наших жизненных ситуациях и умственных построениях?

Вот Далай-лама, например, однажды сказал: «Не надо думать: „Что я могу изменить? Я всего лишь один человек, я маленький“. Комар тоже маленький, но попробуйте уснуть в комнате с комаром».

И правда ведь!

Помню, как однажды я ночевал пару-тройку очень жарких летних ночей в небольшой, но симпатичной гостинице во французском городе Бордо.

В первую же – очень, повторяю, жаркую – ночь в комнате, кроме меня, оказался именно он самый, комар. Он был один, этот комар, но занимал он весьма активную жизненную позицию.

Он вел себя прескверно, как и полагается комару, хоть отечественному, хоть французскому, хоть любому другому.

Он жужжал то там, то сям. И он, конечно же, ничуть не скрывая ни чувств, ни намерений, откровенно жаждал моей крови. Но больше он все же – будем справедливы – глумливо жужжал, чем свирепо кусался. Хотя и кусался тоже.

Я кое-как все же заснул, а во сне меня преследовал по пятам неотвязный мотив. Мотив мощный, патетичный, властно подчинявший своей непреклонной воле. В какой-то момент меня осенило, и я узнал этот мотив. Это был «Полет валькирий».

Утром я, не слишком бодрый, проснулся и поднялся. Вышел из отеля. Выйдя на крыльцо, зачем-то беспокойно обернулся, как будто бы кто-то невидимый и неслышимый окликнул меня по имени. А обернувшись, я обнаружил рядом с входной дверью (странно, что раньше не заметил) небольшую мраморную мемориальную дощечку. А обнаружив ее, я ее, конечно, прочитал. И прочитал я на ней, что в таком-то году в этой самой гостинице останавливался композитор Вагнер. Рихард.

А! Ну тогда конечно! Тогда все понятно! А иначе с какой бы стати пробравшийся в мою гостиничную комнату князь Гвидон стал бы лабать над моим ухом именно «Полет валькирий», а не, скажем, другой, куда более релевантный для него «полет» – из Римского-Корсакова? Да, да, тот самый, который в годы моего детства на всех праздничных концертах звучал в исполнении популярнейшего тогда ансамбля скрипачей Большого театра под управлением, под управлением… Черт, забыл! А, нет, вспомнил! Под управлением Реентовича! Точно – Реентовича!

И хотя тот «полет» не был полетом комара, а был, в общем-то, «Полетом шмеля», это в данном случае не слишком меняет сути дела.

О свойствах страсти

В рассказе Чехова «Учитель словесности» была среди прочих одна героиня, которая «всякий разговор, даже о погоде, непременно сводила на спор. У нее была какая-то страсть – ловить всех на слове, уличать в противоречии, придираться к фразе. Вы начинаете говорить с ней о чем-нибудь, а она уже пристально смотрит вам в лицо и вдруг перебивает: «Позвольте, позвольте, Петров, третьего дня вы говорили совсем противоположное!»