Читаем Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло полностью

Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло

РАССКАЗ О ДАНТЕ

Мальчишка промахнулся в цель,Ребячий мяч упал в купель.Резьба была хитра, тонка.Нетерпеливая рукаВ купель скользнула за мячом,Но ангел придавил плечомРебенка руку. И рукаПопала в ангельский капкан.И на ребячий плач и крикТолпа людей сбежалась вмиг.И каждый мальчика жалел.Но ссоры с Богом не хотел.Родная прибежала мать,Не смея даже зарыдать,Боясь святыню оскорбить,Навеки грешницею быть.Но Данте молча взял топорИ расколол святой узор,Зажавший в мрамора тискиТепло ребяческой руки.И за поступок этот онБыл в святотатстве обвиненРешеньем папского судаБез колебанья и стыда…И призрак Данте до сих порЕще с моих не сходит гор,Где жизнь — холодный мраморХитро завязанных узлов[131].

* * *

Шатает ветер райский сад,И ветви — как трещотки,Смолкают крики бесенят,Торчащих у решетки.И ты глядишь в мое лицо,Не замечая рая,Холодным золотым кольцомНасмешливо играя…Здесь выбирают мертвецовИз знаменитых мудрецов.Здесь жалость вовсе не с руки —Жалеют только дураки.Здесь добрым назовется тот,В котлы смолу кто храбро льет,Не забывай, что в Дантов адВошел не только Герострат.Нет — Авиценна и ПлатонДают здесь философский тон…[132]

ИНСТРУМЕНТ

До чего же примитивенИнструмент нехитрый наш:Десть бумаги в десять гривен,Торопливый карандаш —Вот и все, что людям нужно,Чтобы выстроить любойЗамок, истинно воздушный,Над житейскою судьбой.Все, что Данту было надоДля постройки тех ворот,Что ведут к воронке ада,Упирающейся в лед[133].

* * *

Что такое образ Ада сейчас, да и можно ли удержать поле сравнимого, когда мы исследуем тему ГУЛАГа? Мы знаем, что устройство «Ада» в «Божественной комедии» принципиально иное: там наказываются грешники с адовой жестокостью, и все же наказание соответствует общепризнанному тогда представлению о справедливом возмездии. Но если Ад для невиновных, для тех, кто уступил, кто сдался, кто все принял как неизбежную судьбу, даже как «революционную необходимость»? Правда, этот вопрос нельзя отнести к В. Ш., который считал лагерь отрицательным опытом, «опытом распада» всего человеческого в человеке, его полного «обесчеловечивания».

Не страдает ли каждый бывший узник лагерей одним и тем же комплексом, комплексом Вергилия?[134] Фигура автора «К. Р.» расслаивается: мы видим проводника (Ад — лагерный мир), свидетеля (последний Суд), жертву (опыт доходяги). Собственно, комплекс заключается в том, что тот, кто ведет нас в ад лагерной жизни, полагает, что является именно тем, кто знает, что это такое быть проводником? И что он способен представить лагерь так, как он есть. Будучи жертвой, В. Ш. знает лагерь через боль и муки телесных страданий, через травмы и непосильный труд, через избиения и болезни. Но как свидетель, причем пытающийся найти отстраненную позицию, чтобы наблюдать за тем, что произошло с ним, он знает лагерь только со стороны, т. е. видит его из послегулаговского пространства жизни: вспоминая, он свидетельствует. Проводник ведет нас по кромке собственной памяти, и настолько зависит от нее, что ничего не может обещать: то, что им вспоминается, вспоминается по случаю и от него не зависит. То, что является его долгой памятью, действующей автоматически, по привычке, и приносящей ему наибольшее количество образов-свидетельств — это память тела.