А еще были англичане Джером Горсей, Джильс Флетчер и Ричард Ченслор (Ченслер). Горсей доставлял в Россию порох, медь и другие припасы, необходимые для ведения Ливонской войны, и называл нашу страну «долиной печали» или «областью скорби». О походе опричников на Новгород Горсей писал, что московиты убили в Новгороде 700 тысяч человек. Астрономическая, нереальная ложь – по факту, известно было о 2–3 тысячах. Флетчер в 1591 году издал книгу, в которой показал наш быт, народные нравы и даже природу России в самых мрачных красках. А вот мореплаватель Ченслор, искавший путь в Индию и причаливший к русскому берегу Белого моря, сделал немало для установления тесных связей между Россией и Англией: посредничал в переговорах между Иваном Грозным и английским королем и описал в своих записках о России хорошие дороги нашей страны, быструю езду, обилие вкусной еды и большую честность населения.
Поругивал русских за мотовство дипломат и купец Рафаэль Барберини. Голландский торговец Исаак Масса, описывая двор и поведение Иоанна Васильевича, замечал:
«
Книга француза Якова Маржерета о России выйдет в начале будущего, XVII, века и сразу станет бестселлером. Маржерет, который когда-то служил шведскому королю, много раз бывал в России, служил при Борисе Годунове, возглавлял конный отряд иноземцев, но в битвах Смутного времени перешел на сторону Лжедмитрия и даже входил в число его личных охранников, искренне считая его сыном Ивана Грозного. О «российском» периоде своей жизни он написал книгу «Estat de l’Empire de Russie et Grand Duch de Moscovie» («Состояние Российской державы и Великого княжества Московского») – и неоднократно упомянул там русскую лень и пьянство. При этом он изображал русских более честными, чем поляков, считал их более стойкими в бою, чем немцы. Он полагал, что особенно же неоценимы русские в осадах, здесь с ними никто не сравнится:
«
Всмотримся в два самых устойчивых и неумирающих мифа о нашей стране.
Миф о русском рабстве
«Московия выросла в московской рабской шубе», – заявил Карл Маркс и втянул нашу страну в подлинное послереволюционное рабство своим учением о свободах. Но и его мы через несколько поколений перемололи и выплюнули вместе с неблизкой нам властью и системой ценностей, как перемалывали и сносили чуждое нам много раз за нашу историю.
Рабство и любая несвобода первой убивают возможность творить. Мы созданы Богом по Его образу и подобию именно творцами, а творить можно только в свободе. И как-то совершенно не укладываются в голове два факта: с одной стороны, построенная великая держава, величайшая страна на планете, самая устойчивая исторически, примиряющая огромный и разнообразный евразийский регион, создавшая великую тончайшую культуру, ставшая загадкой для всего остального мира, а с другой – это определение «рабы». Как-то не срастается: величие построили рабы?
Откуда вообще пошли эти рассуждения об укоренившемся рабстве в самом русском характере? Что ими объясняли? Может быть, нашу способность мгновенно группироваться вокруг власти в минуты кризисов? А может быть, особый, не понятый многими до конца общинный уклад жизни, при котором крестьяне делили землю и все остальное поровну, становясь как бы большой семьей? Или воспитанную религией способность к самоограничению, сориентированность не на земное, временное, а на вечное, нематериальное? Или в принципе воспринятое нами евангельское отношение к власти:
«…
Только ведь и всякий раз, когда мы видели, что «начальник» – совсем не «Божий слуга», мы поднимались и сметали его. Что в монгольское иго, когда бунты против баскаков, сборщиков податей для иноземцев, были регулярными; что в Смутное время XVII века, когда мы просто поднялись, ополчились и вымели из Кремля оккупантов, что с коммунистической идеологией, которую мы просто изжили.