«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана

А ты, Инга? Ты работаешь? Расскажешь мне немного об этом, да? И о своих планах? Я замучил себя угрызениями совести, потому что в письме из Леваллуа[36] отговаривал тебя от запланированного путешествия через океан — беру свои слова обратно, мое суждение было тогда очень поверхностным.

Давай мне знать обо всем, о чем можно сообщить, и сверх того посылай иногда какое-нибудь тихое слово — из тех, которые всплывают, когда человек одинок и может говорить только с далями. Я тоже буду так делать.

Что легче легкого в такой час!

Пауль.

Приложение. Стихотворение «Вода и огонь».

Вода и огонь

Ведь бросил же в башню тебя и тисам я слово сказал,
и вырвалось пламя оттуда,
                        и мерку на платье сняло тебе, платье невесты:

Ясная ночь,
ясная ночь, что придумала нам сердца,
ясная ночь!

И за морем светит далёко,
и будит лу́ны в проливе Зунд
                                     и кладет их на пенящиеся столы,
омывая от времени:
мертвое, стань живым,
        серебро, миской и плошкой стань, словно ракушки!

Стол бушует, волнуется, час за часом,
ветер наполнил бокалы,
море катит нам пищу:
блуждающий глаз, грозо́вое ухо,
рыбу, змею —

Стол бушует, волнуется, ночь за ночью,
надо мной проплывают знамена народов,
рядом к суше гребет люд на гробах,
подо мной все небеснеет и звезди́тся,
                                     как до́ма в Иванов день!

И я гляжу на тебя,
объятую пламенем солнца:
вспомни время,
                        когда ночь вместе с нами на гору взбиралась,
вспомни то время,
вспомни, что был я тем, что я есмь:
мастер темниц и башен,
дуновение в тисах, пирующий в море,
слово, к которому ты упадешь, догорев[37].

26. Ингеборг Бахман — Паулю Целану

Вена, 10 ноября 1951 года

Милый Пауль!

Твое письмо так обрадовало меня, ты и представить себе не можешь, я даже спрашиваю себя, был ли ты мне когда-либо более близок, чем в эти дни, — потому что ты, впервые в своих письмах, на самом деле пришел ко мне. Не пойми неправильно мою радость, ведь я почувствовала, как много горечи в твоих словах, — меня лишь радует, что ты в состоянии написать мне об этом.

Понимаю тебя, чувствую вместе с тобой, потому что нахожу в твоем письме подтверждение тому, что мне подсказывает собственное чувство. Ничтожность стремлений — а есть ли они вообще? — у окружающих нас людей, культурная жизнь, в которой я теперь тоже участвую, вся эта отвратительная суета, глупая и надменная болтовня, выставление себя напоказ, ходульная актуальность — все это день ото дня становится для меня более и более чуждым, я завязла в этом, и поэтому все вокруг выглядят в моих глазах как оживленный хоровод призраков.

Не знаю, чувствуешь ли ты, что у меня никого нет кроме тебя, кто бы укрепил мою веру в Иное, что мои мысли постоянно стремятся к тебе, не только к самому любимому человеку, который у меня есть, но и к тому, кто, будучи сам в безвыходном положении, удерживает позицию, которую мы вместе заняли.

Сначала я хочу ответить тебе: я рада публикации твоих стихотворений; тебе в самом деле не надо благодарить меня за «Слово и истину» — да, тебе вообще не надо меня благодарить ни за что и никогда, ведь в такие мгновения меня сильнее тяготит вина по отношению к тебе, я ее глубоко ощущаю, хотя и не могу точно определить, в чем ее суть. Было бы прекрасно, если бы ты установил контакт с Хильдой де Мендельсон[38]; я ее очень люблю и до определенной степени ценю. — А теперь я хочу немного рассказать о себе, мой рассказ будет совсем банальным, но поверь мне, что мои мысли и дела не полностью исчерпываются тем, чем я занята вовне.