Время шакалов

Отец находил свободную лавку, ополаскивал её горячей водой, чтобы смыть остатки мыла и листья от веников предыдущих посетителей, наливал теплой воды в тазики и начинал мыть Мишу. В обычные дни мать мыла его дома в оцинкованной ванночке, которая ставилась на пол в кухне, но ванночка небольшая, не поплещешься, да и мать ругалась, если Миша разливал воду, а здесь в бане, можно было плескаться в своё удовольствие, и никто не ругался.

Помыв Мишу, отец наливал ему тазик с теплой водой, в которой он и начинал плескаться, а отец, тем временем, мылился сам мыльной мочалкой, потом смывал мыльную пену, обливался теплой водой, потом запаривал веник в кипятке и, подождав немного, брал веник и шёл в парную, наказав Мише не вставать с лавки.

Дверь в парную открывалась, и отец исчезал в клубах пара. Отец как-то взял в парную и Мишу, но там было очень жарко, из трубы вверху с рычанием вырывался пар, мужики хлестали себя и друг друга вениками, словно дрались, Миша испугался, заплакал и отец больше его с собой в парную не брал.

Из парной отец возвращался красный и горячий, покрытый прилипшими листьями от веника, обливался холодной водой из тазика, потом, немного посидев и сменив воду в тазике у Миши, снова уходил в парную. Вернувшись, он отдыхал, прополаскивал веник, собирал мочалки и мыло и они отправлялись в раздевалку: вытираться и одеваться.

Отец ставил тазик наверху шкафчика, тогда банщик открывал шкафчик большим ключом, висевшим у него на цепочке у пояса. Отец обтирал Мишу досуха, одевал, но не до конца, чтобы он не вспотел, потом вытирался и одевался сам, укутывал Мишу, и они выходили в зал ожидания и отдыха.

Там в углу стоял буфет, в котором продавался лимонад, пиво, конфеты и пряники. Отец брал себе кружку пива, Мише стакан лимонада и леденец на палочке, они садились на скамейку и отдыхали после бани, попивая свои напитки.

Закончив, покидали баню, направляясь к своему дому – не спеша, если было тепло и тихо; по-быстрее, если к вечеру похолодало или поднялся ветерок: тогда отец брал Мишу на руки и торопился к дому, хотя идти было недалеко – всего с полкилометра пути.

Вернувшись домой, они ожидали мать, которая следом за ними тоже уходила в баню, а иногда, они вместе уходили и вместе возвращались из бани.

Мать быстро собирала ужин, они садились за стол, кормили Мишу, отец выпивал стакан водки и мать принимала пару рюмок, они ужинали и укладывали Мишу спать, вынося его кроватку из спальни в комнату. Миша быстро засыпал, и родители уходили в спальню.

Однажды, в такой банный день, Миша проснулся отчего-то. За окном было темно, а из спальни доносились стоны матери. Миша вылез из своей кроватки, пошел к спальне и открыл дверь.

В комнате тускло светил ночник. Отец подмял мать под себя и как бы душил её, а мать стонала и тихонько вскрикивала, как будто прося о помощи. Миша испугался, заплакал и закричал: это были его родители, и он не понимал, почему они так дерутся.

Мать тут же вскочила, нагая подбежала к нему и стала успокаивать ребенка, виновато поглядывая на отца. Мишу с трудом удалось успокоить и снова уложить спать, но с тех пор он уже постоянно спал в другой комнате, отдельно от родителей, а дверь в спальню всегда закрывалась на задвижку, которую привинтил отец.

Тем не менее, больше детей у его родителей не появилось, и Миша рос единственным ребенком, что в те времена было большой редкостью.

Летом, по воскресеньям, отец выводил свой мотоцикл с коляской из сарайчика, мать садилась в люльку, брала Мишу на колени, и отец вёз их к ближнему пруду, в километре от поселка.

Этот пруд образовался на месте оврага, который перегородили земляной дамбой, за которой и скопилась вода. Берега пруда заросли ветлами, здесь было тихо и безлюдно. Мать стелила скатерть, доставала из корзины еду, и вся семья спокойно проводила несколько часов у воды. Родители сидели или лежали под деревьями, а Миша носился вдоль берега, гоняя бабочек и стрекоз или кидая камешки в пруд, но в воду не заходил – родители не велели, а он приучился слушаться их и не капризничать.

Однажды, он с отцом был в сельском магазине и, увидев паровозик с рельсами, попросил купить игрушку, но отец ему отказал. Тогда Миша устроил плач и рёв, отец увёл его домой и там раза три стеганул Мишу своим солдатским ремнем, оставшимся после службы в армии. Этого было достаточно, чтобы Миша понял, что родителей лучше слушаться и просить, чем самовольничать и требовать, потому что, позже, успокоившись, отец купил ему этот паровозик.

Так Миша потом и поступал в жизни: преклонялся перед старшими, к которым относились все его начальники и просто люди, от которых он зависел или хотел добиться чего-нибудь.

К вечеру они возвращались домой с пруда, ложились спать и, засыпая, Миша иногда слышал из спальни уже привычные стоны матери, но не пугался: ничего плохого для него между родителями не происходило – это такая их взрослая жизнь.

IV