Время шаманов. Сны, дороги, иллюзии

— У нас сейчас там хорошо.

И вздохнув, добавила:

— Я уже так соскучилась, так хочу поскорее попасть домой, что решилась поехать в такси. Хотя этот водитель настоящий бандит — взял с меня очень большую цену.

Я неуверенно засмеялся, не зная, что сказать. Мне цена в несколько долларов не показалась очень высокой.

Она улыбнулась:

— Как тебя звать?

Когда я назвал имя, она повторила, словно пробуя его на вкус:

— Максим. Хорошее имя, а меня зовут Олчеймаа.

Увидев, что я не сразу расслышал непривычное для слуха имя, она повторила его, добавив:

— Если ты хочешь, можешь звать меня Ольгой.

— Я лучше буду звать тебя твоим настоящим именем, — пробормотал я, почему-то отводя взгляд в сторону и не зная, как повежливее закончитьбеседу. В мои планы не входило знакомиться с кем-либо без веских оснований.

Она глядела на меня в упор, глаз за тёмными стёклами очков не было видно, но я чувствовал, что она рассматривает меня.

Чтобы нарушить неловкое молчание, я сказал:

— Что-то твои знакомые задерживаются в кафе.

Она ответила безмятежно:

— Я их почти не знаю — познакомилась с ними на вокзале, когда искала, как добраться до дому.

И без всякой связи с предыдущим спросила:

— А ты веришь в перерождение души? Ну, то есть в реинкарнацию.

От неожиданности вопроса я закашлялся. Олчеймаа терпеливо подождала, пока я восстановлю дыхание, и переменила тему разговора:

— Ты уже был у нас в Туве? Что ты там хочешь найти?

Я стал рассказывать, что просто путешествую, что мне это интересно, что я хочу поехать на самый юг Тувы, на границу с Монголией, и тому подобное. В середине моего рассказа маленькая, размером с воробья, серая птичка стрелой пролетела возле моего лица, схватила на лету мошку и села на росшую поблизости молодую сосну. Заливистая трель рассыпалась журчащими переборами, словно серебристый звук флейтыпикколо разлился вокруг. Самозабвенно выводя трели, птичка вытягивала светло-серую шею так, что чёрная шапочка на её маленькой голове запрокидывалась назад.

Мгновенно повернувшись к поющей птице, Олчеймаа подалась вперёд и, вытянув губы трубочкой, издала тонкий свист, переходящий в трель. На мгновение замолкнув, словно удивившись, птичка ответила похожей «фразой», только слегка изменила её окончание. Олчеймаа не осталась в долгу и ответила сложной комбинацией свиста, щёлканья и трелей, то повышая, то понижая тональность звуков, создавая их невероятные сочетания, которые, казалось, человеческая гортань воспроизвести не может.

Но маленькая птичка, как оказалось, нисколько не смутилась, наоборот, её песня развернулась, как река, разлилась во всю ширь, поток ассоциаций и импровизаций вспыхивал и пульсировал, сложные пассажи последовательно переходили в тихий свист, который опять тонул в вихре импровизаций. Олчеймаа с восхищением слушала песню, губами беззвучно повторяя вариации, а я застыл в неподвижности, вслушиваясь и удивляясь, почему я никогда раньше не слышал таких песен. Река звуков захватила меня и понесла. Звуки как струи освежающего дождя омывали моё тело до самых ступней, я купался в переливчатых трелях. Вокруг стояла полная тишина, не было слышно ни пения других птиц, ни разговоров людей, ни даже звуков проезжающих по оживлённой трассе автомашин. Словно весь мир замер в восхищении, вслушиваясь в прекрасную арию.

Наконец, издав напоследок тонкий флейтовый звук, птичка своим серебряным голоском словно проговорила скороговоркой что-то, потом вспорхнула и мгновенно исчезла из поля моего зрения.

Повернувшись ко мне, Олчеймаа сказала восторженно:

— Как красиво поёт, правда?

Почему-то я не мог говорить, мой рот словно онемел и открывался и закрывался сам по себе, было такое ощущение, словно я находился под воздействием местной анестезии, которую применяют у стоматологов. Из горла выходило только невнятное мычание, я смог только согласно кивать головой. Олчеймаа негромко засмеялась над моими попытками.

В этот момент из моих ушей как будто выпали пластилиновые пробки и, как куча вещей из открывшегося внезапно шкафа, на меня обрушилась масса звуков. Каждый звук был слышен в отдельности и в то же время был частью общей оркестровой партитуры. Я услышал рёв проезжающей колонны КАМАЗов-бензовозов, тихое урчание работающих на холостом ходу двигателей легковых автомашин, стоявших возле дороги. Стали слышны голоса споривших и просто беседующих людей в кафе и возле него, лай двух собак где-то за домами в двухстах метрах вниз по склону горы.

Мои уши сканировали пространство вокруг, и я, поворачивая голову в разные стороны, с любопытством изучал незнакомые ощущения. Каким-то неизвестным мне образом я мог слышать в подробностях беседы поваров на кухне в кафе, обсуждавших домашние проблемы, разговоры пассажиров в стоявшем в ста метрах от меня автобусе, шелест крон высоких елей и пихт, раскачиваемых лёгким ветерком на противоположной стороне дороги. Шум крови, текущей по моим венам, тоже был слышен, его звук отличался от тока крови в артериях, и это меня почему-то поразило.