Знакомый запах тлеющего можжевельника наполнил помещение, мгновенно вызвав в моём мозге лавину ассоциаций. Негромким речитативом Чимеккей запел по-тувински одну из своих шаманских песен-алгышей. Публика, которая пришла в этот зал отдохнуть и послушать джаз, непонимающе вслушивалась в слова незнакомого языка, первое время люди негромко переговаривались друг с другом, но через минуту-другую в зале воцарилась тишина, только полный покоя голос Чимеккея наполнял помещение силой. Он пел несколько минут, потом взял свой шаманский бубен-дунгур и стал ритмично ударять в него, солируя ещё какое-то время. Тугие звуки бубна проникли в самое моё тело, наполнив его знакомой «плотностью», раскрывая поры и заставляя кровь быстрее бежать по венам, и в какой-то момент «шагающим» ритмом вступил контрабас, потом резкими синкопами – ударные, за ними – ритм-гитара и фортепиано.
Огромные волны известного блюза, исполняемого в джазовой обработке, захватили всё внимание зала. В определённый момент вступил Чимеккей, его могучее
Партия Чимеккея вовсе не выглядела чужеродным элементом в потоке импровизаций, исполняемых музыкантами-профессионалами, напротив, она являлось естественной, природной частью их гармонии, скрепляя всю её конструкцию каким-то первобытным цементом. Словно истинный джазмен, Чимеккей тонко улавливал все нюансы и перепады музыкального настроения, играя голосом, включая в композицию всё новые и новые стили горлового пения
Оглянувшись вокруг, я увидел, что слушатели непроизвольно раскачиваются в такт блюзовому ритму, это было похоже на сеанс массового гипноза. Наконец инструменты по очереди затихли, лишь пианист продолжал наигрывать лёгкие как весенний ветерок вариации, а Чимеккей, подойдя к краю сцены, сказал в микрофон:
– Спасибо вам, дорогие мои. Сейчас небо, как никогда, стало близким для вас. Любите друг друга. До свидания.
Поклонившись, он ушёл со сцены, и только пианист ещё некоторое время продолжал играть, но вскоре смолкли и звуки фортепиано. Слушатели, словно вышедшие из-под гипноза, обрушили на музыкантов настоящую бурю аплодисментов.
Мы нашли Чимеккея в одном из маленьких служебных помещений, где он уже переоделся в повседневную одежду.
– О, кто пришёл! – весело сказал он и по-очереди обнял каждого.
– Что ты тут делаешь, Чимеккей?! – воскликнула Ника, не в силах больше сдерживаться. – Ты что, теперь зарабатываешь пением в московских клубах?
Он засмеялся:
– Даже если бы это было так, в этом нет ничего предосудительного. Нести людям музыку это же не ростовщичеством заниматься.
Ника смутилась и покраснела, поспешно сказав:
– Ой, извини, я не хотела тебя обидеть. Я просто удивилась этой встрече, слишком уж она неожиданная!
Чимеккей сказал мягким тоном:
– Я вовсе не обижаюсь, это просто невозможно – обижаться на людей. Они же… они же такие дети!
– Хороши дети! – сказала Ника ворчливо. – Вон Кирилла, например, эти «дети» чуть не убили в тайге.
Чимеккей повернулся к Кириллу и оглядел его, словно бы оценивая:
– Так значит, это ты был у шаманки Укэн? Наконец-то я тебя нашёл.
Сказать, что Кирилл был ошеломлён этими словами, значит передать только малую толику его чувств. Он был, как мне показалось, совершенно выбит из колеи и смотрел на Чимеккея абсолютно диким взглядом, совершенно не в силах вымолвить хоть слово – только невнятные сдавленные звуки вырывались из его гортани, сопровождаемые хаотическими движениями рук и головы.
Видимо, отлично понимая его состояние, Чимеккей похлопал его по плечу и сказал:
– Пойдёмте-ка отсюда.
Мы вышли на улицу и вдохнули воздух вечернего города, показавшийся нам свежим и чистым после душного помещения клуба. Потоки автомобилей неслись с зажжёнными фарами по проезжей части, многоцветие рекламных огней заполнило всё вокруг, насколько хватало взгляда, ярко освещённые витрины магазинов были полны товара, массы людей, шедших с работы и просто прогуливавшихся заполняли каждый уголок улицы.
– Смотрите внимательно, наблюдайте за всем происходящим вокруг вас, – сказал Чимеккей. – Не будьте такими же увлечёнными собой, как большинство этих людей. Они любят только себя, заботятся только о себе… Посмотрите, они идут по улице не видя и не замечая никого, кроме самих себя. Это неправильно. Они рабы своих желаний, их пожирает огонь желаний, который нельзя утолить ничем. Желания имеют свойство разрастаться до бесконечности.